Динозавры против млекопитающих: история соперничества, которая не закончилась до сих пор - Юрий Александрович Угольников

Юрий Угольников

Динозавры против млекопитающих:

история соперничества, которая не

закончилась до сих пор

Предварение

История жизни, как мы знаем со времен Дарвина, – история борьбы, войн разной степени кровавости, союзов разной степени странности, хитроумных стратегий, запутанных сюжетов и неожиданных развязок.

Умственному взору палеонтолога предстает что-то подобное

современному фэнтези, скажем, «Игре престолов».

Не то чтобы кто-то из участников планомерно стремился достичь

мирового господства и какой-то хитрый и пронырливый пращур за

миллионы лет планировал: сейчас мы потерпим, зато вот в кайнозое

уж отыграемся. О перспективах наступления кайнозоя он и не

подозревал, да и вообще его волновали более насущные проблемы: где

бы спрятаться, чего бы съесть и как бы заполучить полового партнера

поинтересней. Природа работает неосознанно и предпочитает

импровизировать, а не планировать, но все же палеонтологическая

летопись складывается в цепь увлекательных и странных

приключений.

Какой-то третьестепенный герой то и дело выскакивает на сцену, чтобы предъявить свои права на мировое господство и перевернуть все

вверх тормашками. Недавно устрашавшие всех клыками, хвостами, мышцами и прочими подобающими аксессуарами «хозяева жизни»

лишаются былого могущества и самого существования. Потомки

древних владык на долгое время уходят в тень, ведут подпольное

существование, путаются в ногах у новых хозяев, но упорно

продолжают подрывную деятельность и всячески партизанствуют. Они

не сдадутся, восстанут из мнимого небытия и приведут пушистых

соратников вперед, к победе «синапсизма» (о котором вы узнаете

немного позже).

Иногда же глазам палеонтолога открывается картина, скорее

напоминающая не эпос, а какое-то криминальное чтиво (речь не о

фильме Тарантино, а о литературном жанре). «Наука – детектив без

преступления» – очень точная фраза.

Как в каждом детективе, здесь принципиально важны самые

незаметные, кажущиеся ничего не значащими детали: расцветка яиц

или продолжительность сна – все подлежит учету и сравнению.

Палеонтология к тому же редкая дисциплина, в которой и

«преступления» попадаются на каждом шагу. Некто совершил

убийство (происходит вымирание), но кто этот некто, кто истребил

сотни видов растений и животных? Упал ли метеорит, или всему виной

вулканизм, или вообще виновны почти все подозреваемые от

гувернантки до садовника (самые разные представители флоры и

фауны, геологические и климатические пертурбации, устроившие

заговор против динозавров и не только) – история Земли полна таких

головоломок.

Часто

палеонтология

действительно

похожа

на

самую

обыкновенную историю, конкретнее – на историю вооружений и

технологий: каждое новое поколение живых существ старается

изобрести какое-нибудь высокоточное сложное оружие. Твердая

скорлупа не такая эффектная вещь, как доспехи средневекового воина, но в борьбе за господство на Земле это стало изобретением, наверное, не менее важным. Мне же больше нравится образ конструктора; действительно, в истории животных и растений одни совершенно

незаметные изменения влекут за собой другие, казалось бы, никак не

связанные. По изменению одной косточки действительно, как и

говорил Кювье, можно восстановить особенности целого организма, и

не только его строение, но и место обитания, его «кулинарные»

предпочтения, развитие обмена веществ и то, был ли этот организм

чадолюбивым или скорее все-таки нет.

Оговорюсь, сам классик использовал принцип корреляции как

аргумент против медленных эволюционных изменений и в защиту

любимой им теории катастроф. Если организм так хорош, что все в

нем идеально соотносится, то зачем же ему меняться – «он сразу

вышел хорошо». Вот если случился какой потоп или оледенение, тогда

совсем другое дело. И надо признать, отчасти Кювье был прав: слишком сильная специализация и адаптация действительно могут

оказаться эволюционным тупиком. И все-таки корреляция не столь

сильна, а виды достаточно пластичны, и я говорю несколько о другом –

о том, что эволюционные изменения не так уж случайны. Каждое

новое приспособление, с одной стороны, отсекает некоторые

возможные варианты в дальнейшей эволюции. Самый очевидный

пример – млекопитающие уже, видимо, никогда не научатся дышать

растворенным в воде кислородом. Маршрут эволюции похож на

ветвящуюся железнодорожную сеть: поезд (эволюционирующий

организм) не может менять направление как ему вздумается, развернуться в любой момент и перескочить с одного пути на другой.

Млекопитающее не обзаведется перьями, а птица плацентой – каждая

пройденная развилка, каждое эволюционное изменение определяет

дальнейший эволюционный маршрут.