Только он.

— О, Боже, — слабо выдохнула я, когда луч прожектора выхватил клавишные, и Бен начал наигрывать мелодию, что преследовала меня всю жизнь. Мое сердце билось так же неровно, как и дыхание, когда Рид открыл рот и начал задавать мне вопросы.

Кто скажет тебе, что уже слишком поздно?

Кто скажет, что всё идет совсем не так?

Челюсть дрожала, глаза наполнились слезами. Я сделала шаг вперед. Потом еще один. И еще, пока хриплый голос Рида не прорвался сквозь микрофон — обнаженный и переполненный эмоциями.

Ты не можешь жить, делая вид, будто всё в порядке.

Кто отвезет тебя домой сегодня ночью?

Среди моря незнакомцев Рид пел для меня.

Кто поднимет тебя, когда ты упадешь?

Кто положит трубку, когда ты позовешь?

Кто будет слушать твои мечты? — твои мечты…

Кто заткнет уши, когда ты сорвешься на крик? — на крик…

Мою любимую песню Drive в исполнении его любимой группы Deftones134.

Луч тепла разлился по всему моему телу, откликнувшись на ликование в сердце, пока я пробивалась вперед, не замечая толпы, бурлящей, поглощенной происходящим.

О-о… ты не можешь жить, делая вид, будто всё в порядке.

Кто отвезет тебя домой сегодня ночью?

Кто удержит тебя, когда тебя трясет?

Кто придет, когда ты сломаешься?

Слезы катились быстрее, когда он снова и снова спрашивал, кто будет заботиться обо мне, кто будет касаться меня, утешать меня. Вопрос за вопросом — кто окажется рядом, кто удержит меня от самой себя, от моих страхов, от моих мечтаний. Всё было там, в каждой строчке. Это были вопросы, которые он должен был задать — вопросы, через которые он обращался ко мне своим сердцем и требовал правды.

Ты не можешь жить, делая вид, будто всё в порядке.

Кто отвезет тебя домой сегодня ночью?

Ты не можешь жить, делая вид, будто всё в порядке.

Кто отвезет тебя домой сегодня ночью?

Его правды.

Моей правды.

Правды о нас.

Его голос лился сквозь клуб, словно крепкий виски, притягивая меня всё ближе, вырывая меня из настоящего. Казалось, его душа трескалась под тяжестью нашей утраты.

Рай подхватил песню, унося в гитарное соло, пока Рид раскачивался в такт, едва заметно покачивая головой из стороны в сторону, глаза закрыты, его палочки превращались в размытую вспышку, когда он растворился в ударах, которые сотрясали мою душу. Его голос был похож на гневный стон, который зацепил и притянул меня к самому краю сцены. Бас и ритм, мелодия и слова, были правдивее всего, что я когда-либо слышала.

Не успев опомниться, я закрыла глаза и меня унесло в прошлое.

Первый долгий взгляд, который он бросил на меня на заднем сиденье машины Пейдж.

Медленный подъем уголка губ, когда он впервые улыбнулся мне.

Взрыв нашего первого поцелуя.

Та ночь, когда мы лежали обессиленные на его матрасе, отдав друг другу сердце.

Кто отвезет тебя домой?

Кто отвезет тебя домой?

Кто отвезет тебя домой?

Кто отвезет тебя домой?

Его голос сорвался в отчаянное требование в тот момент, когда бас резко оборвался, а сцена погрузилась во тьму — в короткой паузе перед тем, как ребята снова подхватили ритм, и толпа взорвалась за моей спиной.

Рид будто не замечал их восторга, уходя глубже в песню, выжимая голос до предела, спрашивая меня, умоляя меня ответить — пока последний аккорд не вернул меня обратно в реальность.

Клуб бушевал от восторга, а Рид сжал губы и выдохнул так, будто ему больно и опустил взгляд. Я всхлипнула, давясь рыданием, глядя, как он страдает.

Из-за меня.

— Сантерия135 в зале, — сказал Бен, заметив меня у своих ног.

Резко вынырнув из оглушающего шума, я вдруг осознала, что рыдаю стоя рядом со сценой, и в тот самый миг взгляд Рида нашел мой. Мое лицо исказилось от боли, и я раскололась для него так же, как когда-то раскололся, и он для меня. Я позволила ему увидеть ту двадцатилетнюю девушку, что жила во тьме, потому что он отказался впустить ее в свою собственную бездну. Его черты исказило бурей эмоций, — и сорвавшись со стула, он рванулся ко мне. В следующее мгновение я метнулась за кулисы и буквально врезалась в него. Мы сплелись руками, сбивчивыми, сорванными словами — а потом его губы накрыли мои.

Его поцелуй разнес меня в прах, и я набросилась на него, хватая всё, что могла; пальцами впилась в его футболку, пытаясь разорвать ткань. Мы вспыхнули единым огнем, пока его язык пробовал и захватывал меня, сжигая годы, разделяющие нас. Рид завладел мной этим поцелуем. И лишь когда нам окончательно перехватило дыхание, он отстранился.

— Детка, ты правда здесь?

— Рид, — выдохнула я в его губы, захлебываясь рыданиями, пока он держал меня так, будто готов был никогда больше не отпускать. И я не хотела, чтобы он отпускал.

— Рид, — всё, что я смогла вымолвить, пока рассыпалась в его объятиях, в его хватке, в то время как позади нас ревела толпа и требовала вернуть своего барабанщика на сцену. Но он был не их. Он был моим и сделал всё, что мог, чтобы доказать мне то, что я и так всегда знала.

— Стелла, детка, не плачь. — Игнорируя его просьбу, я сильнее вцепилась в него. Он прижал меня к себе так же крепко, шепча мне в висок: — Я никогда не забывал тебя. Не мог. Ты же знаешь, эта связь между нами не может просто исчезнуть. Не плачь. Я прямо здесь. — И едва слышно добавил:

— И всегда буду здесь, — пообещал он.

— Это было так красиво, — прошептала я сквозь слезы. Он осторожно оторвал мое лицо от своей груди, взял мои щеки в ладони, и я накрыла его руки своими. Он посмотрел на меня сверху вниз, и тихо сказал:

— Ты прекрасна. Боже, каждый раз, когда я вижу тебя…

И вдруг его улыбка погасла, сменившись вспышкой того, чего я никогда прежде не видела в его глазах. Я проследила за его взглядом… На кольцо на моем пальце.

И в этот