Так, дыши, Ира, дыши!

Но как же сложно, когда все идет наперекосяк! Одна надежда на этого каменного человека рядом. И от этого тошно вдвойне.

— Ладно, — выдыхаю я, стараясь придать голосу твердость. — Веди. Куда тут идти?

Никита кивает и молча указывает на небольшое одноэтажное здание вокзала. Мы бредем туда по скрипучему снегу. Ветер треплет мой шарф и пытается залезть под пуховик. Холодно — жуть. Зуб на зуб не попадает. Еще немного, и я превращусь в ледышку.

Администрация находится быстро — небольшая комната с обшарпанными стенами, старым столом и двумя стульями. За столом сидит полная женщина в форменной жилетке и с унылым выражением лица изучает кроссворд. На нас она поднимает взгляд с явной неохотой.

— Чего вам? — голос у нее такой же унылый, как и все вокруг.

— Здравствуйте, — начинает Никита ровным, спокойным голосом, который меня уже начинает бесить своей невозмутимостью. — Мы отстали от поезда номер… — он называет номер нашего поезда, — … на Челябинск. Наши вещи и документы остались в вагоне.

Женщина медленно откладывает ручку и смотрит на нас поверх очков. Ее взгляд скользит по мне — взъерошенной, раскрасневшейся от холода и злости, потом задерживается на Никите — высоком, широкоплечем, излучающем спокойную силу даже в этой дурацкой ситуации.

— Отстали, значит? Бывает. Сами виноваты, небось? Бегали куда не надо? — в ее голосе слышится плохо скрываемое злорадство.

— У девушки украли кошелек, пока поезд стоял. Вора догоняли.

— Кошелек украли? Ну дела… — тянет она, но сочувствия в ее голосе не прибавляется. — А чего вы от меня-то хотите? Поезд ушел.

— Мы хотели бы узнать, как нам быть с вещами? И как добраться до Челябинска? У нас там… срочное дело, — Никита бросает на меня быстрый взгляд, явно намекая на юбилей отца.

— А, ну если срочное, — хмыкает она. — Секунду, — бросает и хватается за телефон. Набирает кому-то. Лениво объясняет нашу ситуацию. Спрашивает наши с Никитой имена и посадочные места. Сотников терпеливо отвечает. После чего эта не слишком сострадательная дамочка кладет трубку и сообщает:

— Вещи ваши доедут до Челябинска, не переживайте, — будничным тоном, словно речь идет о какой-то мелочи. — Их снимут с поезда и оставят в камере хранения на вокзале. Приедете — заберете.

Легко сказать «приедете»!

— А как нам приехать? — не выдерживаю я. — Нам нужно быть там завтра!

— Завтра? Ну разве что на метле. И то реактивной. Следующий поезд в вашу сторону только утром. В восемь тридцать.

Утром…

Я чувствую, как земля уходит из-под ног.

Завтра утром — это значит, что мы приедем в Челябинск только послезавтра! То есть аккурат к шапочному разбору, когда все гости уже разъедутся, а папа будет метать гром и молнии.

Мне конец.

— Завтра утром⁈ — выдыхаю я. — Нет, нет, нет! Это невозможно! Мне нужно быть на месте уже завтра вечером! — почти кричу, чувствуя, как паника снова подступает липкой волной. — У моего отца юбилей! Понимаете? Ю-би-лей! Я не могу опоздать!

Женщина смотрит на меня как на умалишенную.

Наверное, я так и выгляжу сейчас — растрепанная истеричка.

— Ну, милочка, а я-то тут при чем? Раньше надо было думать, а не бегать по перронам.

— Но… Должен же быть какой-то выход! Может, есть автобусы? Или… попутку можно поймать? — лепечу я, цепляясь за призрачную надежду.

Ну хоть что-нибудь! Должно же быть хоть что-то!

— Какие автобусы? Какие попутки? — фыркает работница вокзала. — Это вам не столица. Тут до ближайшего города километров сто по заметенной дороге. Кто вас повезет? Сидите уж, ждите поезда. У нас тут комната отдыха есть. Можете там переночевать.

— А отделение полиции или участковый здесь есть? — говорит Никита, прерывая мои панические завывания. — Если да, где найти? Нам нужно заявить о краже.

Точно! Заявление! Может, хоть это как-то поможет…

Хотя чем? Время все равно не вернуть.

Женщина вздыхает, словно мы ее смертельно утомили.

— Участковый у нас есть. Петрович. Третий дом от станции по левой стороне. Синий забор. Но он сейчас, поди, уже обедает. Нерабочее время.

— Спасибо, — коротко бросает Никита и, не глядя на меня, разворачивается к выходу.

Я семеню за ним, чувствуя себя абсолютно разбитой.

Полная безнадега.

— От тебя одни проблемы, Агапова, — доносится до меня, когда мы снова оказываемся на морозном воздухе. Он даже не повышает голос, но каждое слово бьет наотмашь. — Пошли к участковому, писать заявление.

— И что мы ему скажем? «Здравствуйте, товарищ Петрович, приятного аппетита! Мы тут от поезда отстали, потому что я дура, а мой спутник — тормоз»?

Никита останавливается и резко поворачивается ко мне.

— Хватит истерить. Возьми себя в руки. Мы заявим о краже. Это стандартная процедура. А потом будем думать, как отсюда выбираться. Ясно?

— Ничего не ясно! — Голос снова дрожит. — Завтра утром! Поезд только завтра утром! Я опоздаю! Ты понимаешь, Никит⁈

— Я понимаю, что твои крики нам не помогут найти решение, — его тон снова ледяной. — Либо ты успокаиваешься и начинаешь думать конструктивно, либо…

— Либо что? Бросишь меня здесь одну, без денег замерзать? — Вызывающе вздергиваю подбородок.

Сота смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом. Секунду кажется, что он сейчас развернется и уйдет. Но он лишь вздыхает. Тянется и застегивает мою куртку до самого подбородка. Натягивает на мою голову капюшон и командует:

— Не драматизируй, Агапова. Пошли. Третий дом, синий забор.

Я сжимаю зубы, чтобы не съязвить в ответ. Но… какой смысл? Поезд ушел. Я застряла в какой-то дыре с этим ходячим холодильником, и если мы сейчас начнем выяснять, кто из нас больше виноват, то просто превратимся в два сугроба.

— Ладно, — выдыхаю я облачко пара. — Ведите, подполковник. Раз уж вы у нас тут главный по решению проблем.

На секунду мне кажется, или он удивлен? Мужчина бросает на меня быстрый, изучающий взгляд. Ага, не ожидал, что я могу быть не только истеричкой? Но он ничего не говорит.

Никита широким, уверенным шагом направляется прочь от станции, вглубь поселка, если эти три ряда домов вообще можно так назвать. Я за ним.

Мы молча шагаем по скрипучему снегу. Тишина стоит оглушающая. Только ветер завывает в проводах и швыряет в лицо ледяную крошку. Вокруг ни души. Темные окна, сугробы по пояс, покосившиеся заборы. Глушь. Самая настоящая.

Господи, куда я попала?

Страх, который я до этого глушила злостью, начинает медленно просачиваться в кровь. Одно дело — опоздать на поезд. Другое — остаться без документов и денег в месте, которого нет ни на одной карте.

Никита идет впереди. Широкая спина в темной парке кажется единственным стабильным