— Вы из правительства? — не сдержалась я. Мой голос был едва слышен, в нем смешались удивление и страх.

Он поднес стакан к губам, сделал глоток и сухо рассмеялся:

— Нет, — он слегка покачал головой, ставя стакан обратно и затягиваясь сигарой. — Хуже.

Его холодные глаза встретились с моими.

— Меня зовут Сальваторе Эспозито, — представился он. — Ты меня не знаешь, — он сделал паузу, оперевшись локтями о стойку, — но скоро узнаешь.

Я не знала, что мне на это ответить, поэтому просто застыла на месте, и сердце бешено заколотилось от его слов.

— Послушайте, я не хочу никаких проблем. Клянусь, я... — торопливо начала я, пытаясь отойти подальше, но он лишь покачал головой.

— Меня отправили проверить одну молодую барменшу, известную как... Одинокий поэт, — его голос прозвучал хрипло, а взгляд внимательно изучал мою реакцию. — Видишь ли, мой брат получал твои письма и очень заинтересовался девушкой, которая их написала. И вот, как преданный младший брат, я пришел, чтобы найти тебя. Бояться не стоит, Даралис, я не бы не причинил тебе вреда, даже если бы очень захотел.

— Ваш брат получал м-мои письма? — прошептала я, нервно прикусывая нижнюю губу.

Мужчина выпустил дым через ноздри, ухмыльнувшись.

— С самого начала, — добавил он. — Ты, Даралис, — он указал на меня двумя пальцами с зажатой между ними сигарой, — сделала то, что многим казалось невозможным.

— Что именно? — спросила я, не осознавая, как слова непроизвольно сорвались с губ.

— Ты привлекла его внимание.

Господи, хорошая ли это новость, или наоборот?

Я замолчала, обдумывая его слова, пока он продолжал курить и потягивать свой напиток.

— Ваш брат… он в той самой тюрьме строгого режима, верно? — не понимаю, зачем я вообще это спросила, всё было, и так, понятно. Раз он получал мои письма, значит так и было. — Он… он убил кого-то? — нервно добавила я, надеясь, что не привлекла внимание какого-то убийцы.

Сальваторе встретил мой взгляд поверх края стакана, делая глоток водки. Кубики льда кружились в бокале, пока он молча смотрел на меня. Я сглотнула, чувствуя, как нервное напряжение нарастает.

— Вы не местный, да? — спросила я, пытаясь разрядить обстановку. — У вас необычный акцент.

— Италия, — коротко ответил он.

— Понятно, — кивнула я, украдкой взглянув на мужчин снаружи.

Желая поскорее закончить этот разговор, я снова рискнула спросить:

— Какова, собственно, цель вашего визита? Без обид, сэр, но вы не из тех, кто просто заглядывает для приветствия и легкой беседы. Вы выглядите как человек, у которого полно дел и возможностей заработать деньги. Так почему же вы здесь?

Он допил содержимое стакана, поправил Rolex на запястье и посмотрел мне в глаза.

— Он хочет встретиться с тобой. Завтра, в девять утра, — начал он, ставя пустой стакан на стойку, пододвигая его ко мне, прежде чем потянуться за пиджаком. — И ни секундой позже.

Он поднялся на ноги, его взгляд на мгновение задержался на мне, прежде чем переместиться на ковбойскую шляпу, лежавшую на барной стойке. Сальваторе потянулся за ней и надел себе на голову, слегка приподнял за край полей шляпы, салютуя мне и вышел из бара.

— Мне не стоило этого делать. Это плохая идея, — пробормотала я себе под нос, разглаживая черную...

— Мне не стоило этого делать. Это плохая идея, — пробормотала я себе под нос, разглаживая черную юбку годе. Она была длиной чуть ниже колена с бисерной вышивкой, которую бабушка добавила по краям. Я надела ее с кроп-топом на запах с расклешенными рукавами, расшитыми радужными бабочками, и обула черные шлепанцы на платформе. Распущенные дреды ниспадали на плечи, и я нервно перебирала пряди, сидя в тихой комнате с бетонными стенами и решетками на окнах.

Когда я назвала охранникам на воротах фамилию «Эспозито», их лица побледнели. Они забормотали что-то по рации, потом исчезли и вернулись, как мне показалось, час спустя, чтобы впустить меня. Клянусь, один посмотрел с мольбой, словно умоляя меня развернуться и уехать домой, но, скорее всего, я преувеличиваю. Второй охранник, крупный мужчина в такой же униформе, как у Чада, оглядел меня с ног до головы, словно у меня выросло две головы. По пути к комнате он спросил, уверена ли я в своем решении.

Я не ответила ему, потому что сама толком не понимала, что делаю, но отступать не собиралась. Хоть я сама прекрасно понимала, что поступаю, мягко говоря, неразумно, но мне было всё равно. Хотелось увидеть того, кто прочитал мои самые сокровенные мысли. Всю дорогу я нервно крутила волосы на пальце, и перед тем, как выйти из машины, успела освежить темно-вишневую помаду на своих губах.

Моя нога нервно подрагивала от волнения, пока я гадала, каким окажется человек, который вот-вот войдет. Как он будет выглядеть? Будет ли страшным? Наверное, да. Должно быть, он нехороший человек. Ведь хорошие люди не попадают в тюрьму строгого режима, правда?

Но любопытство опасная штука, иногда оно заводит совсем не туда, куда хотелось бы.

Он послал за мной своего брата, чтобы тот встретился с «одиноким поэтом». На моих губах мелькнула слабая улыбка от мысли, что я его заинтересовала. Приятно осознавать, что мои слова кого-то смогли заинтриговать. В конце концов, это ведь главное для писателя.

Мне не терпелось увидеть того, кому я раскрыла свои секреты. Не знаю, чего я ожидала, когда дверь распахнулась и в дверном проеме появился мужчина. Я не романтизировала этот момент — даже мысленно, но тот образ, который я нарисовала у себя в голове, кардинально отличался, от того, кого я увидела перед собой.

Мужчина, вошедший в комнату, выглядел мужчиной во всех смыслах этого слова. Он был ростом под два метра, широкоплечий и мускулистый, его тело говорило о воплощении силы, власти, гнева — таким, каким можно представить себе образ настоящего мужчины. Незнакомец не был похож на джентльменов из «Бриджертонов», нет. Его внешность была грубой, и от него исходила сильная энергетика, словно он мог задушить любого одной своей аурой.

Он был пугающе красив. У него была аккуратно подстриженная бородка, черная, как ночь, с едва заметной сединой, которая подчеркивала смуглый оттенок его кожи. Римский нос и серые глаза, почти как у его брата. Только… страшнее, злее. Его взгляд был холодным и пронзительным, как вспышки молнии, отчего становилось не по себе. Его кожа была оливкового оттенка, а белая майка открывала руки, покрытые татуировками, которые тянулись от кончиков пальцев до самой шеи. Вероятно, их было больше, но оранжевый тюремный комбинезон, не давал возможности узнать наверняка.

Под