Ее широкие плечи подпрыгивают от беззвучного смеха.

— Да, Кайлин. Продолжай так думать и дай мне знать, что из этого выйдет. Некоторые вещи женщина просто принимает.

С отвращением я отворачиваю лицо от ее отражения. Я жду, пока она уйдет, прежде чем забрать одежду, поскольку у меня нет выбора, так как эти люди каким-то образом умудрились конфисковать мои чертовы противозачаточные таблетки, но посчитали, что моя одежда и другие вещи не так важны.

Осознание причины этого приводит в ужас. Глубочайшая тоска по дому охватывает меня, а затем накатывает настоящая паника.

Без одежды и простых вещей я могу прожить. Но мне нужен телефон. Это спасательный круг. У меня нет возможности связаться с отцом или… с кем бы то ни было.

Одиночество поглощает меня в самой темной бездне.

Я беру в руки платье, которое Нора положила на стол. Оно платиновое с мерцающей вуалью бледно-лилового цвета, когда оно попадает на свет. Если бы не обстоятельства, я бы его полюбила. Я бросаю платье на белую кровать и направляюсь к гардеробной.

Когда я включаю свет, у меня сводит живот.

Все вешалки забиты одеждой.

В горле застревает боль, когда я осознаю весь ужас своего положения. Меня похитили не по прихоти. Это похищение было спланировано. Этот человек, этот мафиозный монстр, спланировал все до мелочей, чтобы выкрасть меня из моей жизни и держать здесь взаперти.

Я — пленница.

И количество одежды подтверждает, насколько длителен мой срок.

Ярость прогоняет тревогу, когда я обыскиваю ящики и вешалки. Я снимаю с плечиков простую черную футболку и леггинсы, которые нахожу в ящике. Тоска скручивает желудок, когда я примеряю пару балеток, и они идеально подходят.

Откуда у него вся эта информация обо мне? Неужели за мной следили?

Затем я понимаю, чего не хватает. Здесь нет купальников. Нет пуантов. Ничто в этом шкафу не отражает мою настоящую жизнь. Он стер самую большую часть меня.

Я захлопываю дверь.

Когда я выхожу из комнаты, в коридоре появляется один из тех громадных мужчин, которые меня похитили. От испуга я хватаюсь за грудь, затем с силой опускаю руку и сжимаю ее в кулак. Его зовут Мэнникс. Я вспоминаю, как монстр лаял на него, приказывая сдерживать меня.

Не говоря ни слова, я бегу по коридору, не зная, куда идти, но намереваясь вернуть свою жизнь.

Мэнникс молча следует за мной. Гнев — это зазубренное лезвие, пронзающее мои нервы.

— Мне девятнадцать, — говорю я, стиснув зубы. — Мне не нужна нянька.

— Я здесь для твоей защиты, — говорит он.

— Ты здесь, чтобы держать меня в плену.

— Да. И это тоже. — В его глубоком, с ирландским акцентом голосе нет ни капли стыда.

Я сворачиваю в коридор и останавливаюсь, чтобы посмотреть в другую сторону.

— Куда идти человеку, который похищает женщин? — Когда он ничего не говорит, я поворачиваюсь к нему лицом. Плечи расправлены, руки он сложил перед собой, совершенно стоически. Татуировки на его шее сделаны тем же ирландским шрифтом, что и у его босса. Он большой и устрашающий. Полагаю, это часть его чертовой работы.

Честно говоря, все это не то, чтобы шокирует. Я знаю, кто моя семья. Мой дядя — дон преступной семьи Карпелла.

Одной из самых известных из известных преступных семей Нью-Йорка.

Перед смертью моя мать обучила меня мафии и тому, как быть незаметной в ней. Для женщин эта жизнь — слепая преданность и признание. Их место — ниже мужчин. Подчиненный объект. И если ты не ведешь себя хорошо, то должна быть наказана за свою неловкость.

После гибели Фабиана я приняла ее слова близко к сердцу. Дядя признал меня лишь с холодным безразличием — полагаю, он презирал меня за то, что я живу вместо брата, и принижал моего отца за то, что у него нет сына, который бы продолжил его род.

Мать отправила меня в школу, как я полагаю, до того, как у дяди появился шанс меня выторговать. Ее девизом было: С глаз долой, из сердца вон.

Что я и делала все это время. До сегодняшнего дня дядя и даже отец были готовы игнорировать мое присутствие. В зале, как всегда, не было ни одного родственника. Рождество — единственный день в году, когда я обнимаю бабушку, тетушек и кузенов, а затем занимаю место в углу, пока не пройдет день.

Так что если этот Люциан Кросс думает, что получит меня как какую-то сделку… Что ж, я бы посмеялась, если бы это не было так жалко.

Он будет огорчен, узнав, что дон Карпелла не потеряет сна из-за моего похищения.

Когда я смотрю на Мэнникса, мои плотно сжатые губы начинают дрожать. Он не первый грубиян, который мной командует. У меня был охранник. В детстве Маркус присматривал за мной и Фабианом и даже играл с нами в редкие моменты. Он был крупнее Мэнникса, но время от времени улыбался. Я хочу спросить у человека, стоящего рядом, жив ли еще Маркус, но не хочу выдать свою слабость, пока не хочу.

В голове все время крутятся мысли о том, как я была на той сцене, о простой свободе, которая была так близка.

Иллюзия надежды.

Надежда — хрупкое чувство там, откуда я родом. Ее желают так же сильно, как и боятся.

Надежда может сломать вас.

— Послушай, — говорю я ему, стараясь быть искренней. — Завтра у меня занятия по танцам. Я не могу просто не прийти. Люди будут волноваться. Они могут позвонить в полицию, заявить о пропаже человека…

— Это уже решено. — Конечно, решено. Я попробую еще раз.

— Серьезно. Мне нужно поговорить с… — Я не знаю, как его назвать. Люциан. Мистер Кросс. Мой обреченный жених. Мне просто нужны ответы.

Мэнникс — статуя. Невозмутимый. Неподвижный. С твердым подбородком и идеальной осанкой он похож на агента секретной службы. Но с устрашающими татуировками и мускулами, способными выжать жизнь из любого, кто бросит на него неверный взгляд.

— Я должен проводить тебя в столовую, — наконец говорит он, окидывая меня взглядом.

Это только начало. На самом деле мне хочется бежать. С каждой секундой мне кажется, что я теряю драгоценное время для побега. Чем дольше я остаюсь в этих стенах, тем сложнее будет их покинуть.

Он продолжает следовать за мной, направляя меня по коридорам. В доме все по-старому. Антиквариат и дорогое бельгийское постельное белье. А не хлопок-лен, как в Америке. Я итальянка, поэтому меня воспитали так, чтобы я знала разницу.

Стены украшены роскошными натуральными тканями,