Он поднимает голову, смотрит прямо в глаза.

— Да. Хочу именно этого. Хочу проснуться утром и не бояться, что ты меня разлюбила. Хочу приходить домой и знать, что ты рада меня видеть. Хочу, чтобы наш сын гордился нами, а не стыдился.

Чёрт. Опять попал в цель.

— А если я буду сукой? — спрашиваю я. — Буду припоминать тебе каждую твою ошибку, каждое резкое слово?

— Будешь, — соглашается он без колебаний. — И я буду тем уродом, который время от времени скатывается к старым привычкам. Но мы будем работать над этим.

— Работать, — повторяю я. — Как на заводе.

— Как на самом важном проекте в жизни.

Мне хочется рассмеяться или заплакать. А может, и то, и другое одновременно.

— Ты же понимаешь, что это не будет похоже на кино? — говорю я. — Не будет красивых примирений под дождём и страстных поцелуев на фоне заката.

— Понимаю.

— Будут ссоры. Много ссор.

— Будут.

— И слёзы.

— И слёзы.

— И дни, когда мы будем ненавидеть друг друга.

— И такие дни тоже будут.

— Тогда зачем? — кричу я, и голос срывается. — Зачем всё это, если мы знаем, что будет больно?

Он встает, подходит ко мне. Останавливается в шаге, не касается, но я чувствую тепло его тела.

— Потому что без тебя ещё больнее, — говорит он просто. — Потому что четыре месяца без тебя стали для меня адом. Потому что я хочу состариться рядом с тобой, а не в одиночестве.

Я закрываю глаза, пытаюсь привести мысли в порядок. Мозг кричит: "Не верь ему! Он уже обманывал!" А сердце шепчет: "А вдруг на этот раз правда?"

— Злата, — зовет он тихо. — Посмотри на меня.

Я открываю глаза. Он стоит так близко, что я вижу каждую морщинку возле его глаз, каждую седую волосинку в волосах.

— Я не обещаю, что будет легко, — говорит он. — Обещаю только одно: я буду стараться каждый день. И если у нас не получится, мы хотя бы будем знать, что перепробовали всё.

Вот же сволочь. Как всегда, находит правильные слова именно тогда, когда я готова сдаться.

— А что, если мы просто не созданы друг для друга? — спрашиваю я. — Что, если мы слишком разные?

— Тогда мы научимся быть разными вместе, — отвечает он. — Или поймем, что не можем, и разойдемся по-человечески. Но сначала попробуем.

Я чувствую, как что-то внутри меня сдвигается. Не ломается — именно сдвигается, как тектонические плиты. Болезненно, медленно, но неотвратимо.

— Ты действительно готов на всё это? — спрашиваю я ещё раз. — На терапию, на откровенные разговоры, на то, чтобы я контролировала твои финансы?

— Готов.

— А если я захочу проверять твой телефон?

Он кривится, но кивает:

— И на это готов.

— А если потребую отчёт о каждом твоём шаге?

— Злата, — говорит он устало, — ты можешь повесить на меня GPS-трекер, если это поможет тебе мне поверить.

Я не могу сдержать смешок. GPS-трекер. Вот до чего мы докатились.

— Не GPS-трекер, — говорю я. — Но доверие придётся зарабатывать заново. С нуля.

— Понимаю.

— И это может занять годы.

— Я готов ждать.

Господи, что же мне делать? Разум кричит, что это безумие. Что люди не меняются. Что если он предал раз, предаст и снова. Но что-то другое, глубоко внутри, говорит совсем иное.

Может быть, люди и правда могут измениться. Если захотят достаточно сильно.

Я чувствую, как муж действительно готов измениться. Вижу это в его глазах, слышу в голосе. Но готовность и способность — разные вещи. Сможет ли человек, всю жизнь живший по одним правилам, кардинально перестроиться?

— А что с твоей гордостью? — спрашиваю я внезапно. — Ты же всегда говорил, что мужчина должен быть главным в семье.

Он морщится, как от зубной боли.

— Моя гордость чуть не убила нашу семью, — говорит он медленно. — К чёрту гордость.

— Легко сказать.

— Ты права, — кивает он. — Легко сказать, трудно сделать. Но я попробую.

Я отворачиваюсь, иду к холодильнику, открываю его и тупо смотрю на полки. Молоко, яйца, остатки вчерашнего ужина. Обычная жизнь в обычном холодильнике. А мы здесь решаем, будет ли у нас будущее.

— Знаешь, что меня больше всего бесит? — говорю я, не оборачиваясь. — То, что я всё ещё тебя люблю. После всего, что ты мне сделал.

— А меня больше всего бесит то, — отвечает он, — что я чуть не потерял единственного человека, который меня действительно знает.

Я закрываю холодильник, поворачиваюсь к нему.

— Знаю? Да я тебя вообще не знаю, оказывается. Думала, знаю, а ты раз — и с любовницей.

— Злата...

— Нет, — перебиваю я. — Давай сразу расставим точки над "и". Я не святая. Я злопамятная, мстительная сука, которая может припомнить тебе каждую мелочь через десять лет. Я буду проверять твои карманы, читать сообщения, сомневаться в каждом твоём слове. Ты к этому готов?

Он молчит долго, и я вижу, как напрягаются мышцы на его лице.

— Готов, — говорит он, наконец. — А ты готова к тому, что я буду периодически закрываться от тебя? Что буду говорить резкие слова, когда злюсь? Что не сразу научусь быть... таким, каким ты меня хочешь видеть?

— А какой я тебя хочу видеть?

— Живым, — отвечает он без колебаний. — Не каменным истуканом, который боится показать чувства.

Точно. Именно этого я и хочу.

— Руслан, — говорю я тихо, — я устала воевать. Так устала, что уже не помню, зачем мы начали эту войну.

— Я тоже устал, — кивает он. — Устал притворяться, что мне всё равно. Что я могу жить без тебя.

Мы смотрим друг на друга через кухню, и в этой тишине слышно всё: тиканье часов, шум ветра, биение наших сердец.

— Если мы попробуем, — говорю я медленно, — то сделаем это по-честному. Без игр, без манипуляций, без попыток переделать друг друга.