– О поцелуях со мной. О девушках в хоккейных свитерах. Просто скажи им «нет».

– Я так и сделал. А затем подошел к тебе, чтобы отпраздновать нашу победу.

– Хм, – ворчу я. Мне все еще кажется, что он использовал меня, потому что устал иметь дело с непонятливыми особами. – Как скажешь.

– Ты ведешь себя неразумно, чтобы поссориться? – спрашивает он. – Если это так, то ладно. Но можешь поберечь свой гнев до возвращения домой? Если мы собираемся поссориться из-за этого, нам следует делать это там, где мы сможем помириться.

Я пялюсь на его грудь и пожимаю плечами.

– Мы не ссоримся, и я не веду себя неразумно.

– Мой косяк. Я имел в виду, драматизируешь. – Я бормочу, что это не так, и он слегка дергает меня за собранные в хвост волосы, заставляя посмотреть на него. – Так и есть. – Он чмокает меня в губы, и я смягчаюсь, как слабая женщина, какой и являюсь. – Но я не возражаю. Мы еще не ссорились. Для тебя это хороший опыт.

– Если ты еще раз скажешь мне, что я драматизирую, мы точно поссоримся, – растягиваю я слова.

Он улыбается, и после серии неудач видеть его по-настоящему счастливым после игры – это просто мечта.

– Ты как-то слабо поддерживаешь свою позицию в плане «я не драматизирую».

– Мы официально ссоримся, – заявляю я. Мне кажется, что мои слова звучат серьезно и угрожающе, но он одаривает меня этой чертовой ухмылкой и целует в кончик носа, отчего становится ясно, что его это нисколечко не волнует.

– Две победы и ссора с тобой? Я такой счастливчик. Мне нужно вернуться назад, но ты ведь подождешь меня здесь? – Он заглядывает в экран моего ноутбука, где открыт документ Word. – Чем заняты твои воображаемые друзья сегодня?

Звучит немного снисходительно, и так оно и есть на самом деле, но Генри начал называть моих персонажей моими воображаемыми друзьями, когда я сказала, что мне кажется странным называть их по именам. К тому же мне нравится, что он проявляет интерес теперь, когда мне действительно есть что ему рассказать.

– Они не общаются, а вместо этого ходят вокруг да около того, чего хотят друг от друга.

Он усмехается.

– Похоже на нас.

– Мы общаемся, – возражаю я. – Мы только что обсудили то, что ссоримся, потому что ты поцеловал меня, чтобы избавиться от женщин, которых устал развлекать.

– Хэлли, – тихо произносит он. – Ты единственная, кого я хочу развлекать. Мне вполне хватает тебя и твоих всплесков эмоций. Я поцеловал тебя, потому что обожаю это делать с тобой. Кто-то может сказать, что я одержим. Выходя с катка, первое, о чем я подумал, – что хочу тебя поцеловать. И стоя здесь, слушая, как ты создаешь воображаемый конфликт, я получу реальную взбучку от Фолкнера, но оно того стоит.

– По-моему, одержимость звучит довольно драматично, – бормочу я, пряча лицо у него на груди. – Думаю, тебе следует заняться своими обязанностями лидера и оставить меня с моими воображаемыми друзьями.

– Я с нетерпением жду возможности поругаться с тобой, когда закончу тут, – говорит он, целуя меня в лоб.

– А мы можем перенести скандал на более поздний срок? Я, в общем-то, большой фанат того, чтобы никогда с тобой не ругаться, – поддразниваю я.

Генри кивает, смеется и уходит. И только когда он исчезает за дверью с надписью «Не входить», я осознаю, сколько людей наблюдают за мной. Я достаю из сумочки наушники и сосредотачиваюсь на своих нерешительных персонажах, а не на словах Генри о том, что они похожи на нас.

⁂

Тишина в доме Генри кажется неестественной.

Когда все собрались здесь, чтобы пойти в бар и отпраздновать свои столь желанные победы, Генри сообщил, что останется дома со мной. Я почти уверена, что он сказал «с Хэлли», чтобы они не стали его уговаривать, и я не возражаю быть его отмазкой, когда ему требуется передышка после выброса адреналина.

Как только я удобно устроилась на его кровати со своим ноутбуком, он исчез в другой комнате, а когда вернулся, на нем была одежда для рисования, а под мышкой – чистый холст. Он не разделил моей радости по поводу того, что я увижу, как он создает нечто большее, чем просто набросок. Вместо этого он сел на пол и открыл небольшую палитру с красками, и с тех пор там и сидит.

Я не знаю, что он рисует, но, учитывая, что он никогда раньше не позволял мне как следует рассмотреть его работы, я боюсь спрашивать, чтобы он не сбежал вместе с холстом куда-нибудь в другое место в доме.

– Я чувствую, что ты наблюдаешь за мной, – говорит он, ведя кистью по хосту.

– Это звучит жутковато. Я любуюсь. Мне нравятся твои работы, по крайней мере, то немногое, что ты мне показываешь.

Мне удается увидеть только то, что он рисует для меня: Джой, цветы, потому что теперь я предпочитаю их настоящим, портрет Кряка Эфрона, изображенного в образе респектабельного джентльмена в костюме, а также все, что он создает на моем теле.

Генри зажимает кисть в зубах и поднимается с пола, держа в руках палитру и полотенце, на котором она лежала. Он бросает полотенце на кровать рядом со мной и кладет на него краски. Затем закрывает одной рукой мой ноутбук и убирает его на прикроватную тумбочку, а другой вынимает кисть изо рта и бросает ее рядом с палитрой.

– Что ты делаешь?

Он забирается на меня сверху, обхватывая ногами мои бедра так, что я не могу пошевелиться.

– Рисую. Можно я задеру твою футболку?

– Ты собираешься рисовать у меня на животе? – спрашиваю я, уже зная ответ, прежде чем он кивает. – Он не плоский.

– Я уже видел твой живот раньше, – парирует он в ответ, как будто нелепо даже упоминать об этом. – Что здесь такого?

– Ну просто он не подтянут, и у меня есть несколько растяжек. – И я почти уверена, что под пупком торчит несколько черных волосков, которые я не выщипала.

– Подумаешь, растяжки. Ничего необычного в этом нет. – Он приподнимает рукав своей футболки и выворачивает руку, чтобы я увидела едва заметные линии на его бицепсе. – У меня тоже они есть. Тут нечего стесняться.

Я бы не сказала, что сразу же начинаю оправдываться, но непроизвольно срабатывает желание защитить себя. Я знаю, что мое тело не соответствует представлениям общества о совершенстве, но на протяжении многих лет я упорно старалась полюбить себя, когда казалось, что все сделано для того, чтобы убедить меня в обратном.

– Я не стесняюсь. Мне нравится мое тело, – возражаю я. –