Пушкина изучает нашего «мальтибуля» и улыбается ему, как обычно мне. Это приятно согревает изнутри. Получается, теперь она всегда будет со мной? Получается, она родила мне еще одного Дантеса?

— Ладно, — вздыхает Алекс. — Девять пальцев, я поняла.

— Молодой человек, вам в травму надо, палец синеет, — ворчит врач и забирает наше чудо-чудное у Пушкиной. — Так, а вас, мужчина, — это уже Жоржу, — давайте-ка посмотрим.

Мелкого вытирают, замеряют, слушают под его непрекращающееся недовольное ворчание, а мы с Саней еще какое-то время залипаем.

— Красиво стелет, — вздыхает Пушкина.

— Ага, будто песни поет.

— Проваливай уже, — Саша, явно придя в себя, толкает меня в плечо, — жду тебя в палате загипсованного.

Из больницы я выхожу уже с широченной улыбкой, и тут же попадаю в руки счастливой толпы родственников. Приходится минут десять объяснять, зачем мне в травму.

— Назвали-то как?

— Жорж Шарль Дантес, конечно!

— Ж-жорж? — переспрашивает Маша, округлив глаза.

— Ну в честь Дантеса.

— И Саша за? — недоумевает сестра.

— Ну она предлагала Владимиром.

— А, ну в честь Дантеса? — поддакивает она, а я закрываю ладонью лицо.

— Меня одни неучи окружают?

— Никто не знает, кто такой этот твой Жорж, — закатывает глаза Маша. — Ну Жорж так Жорж. Мы, правда, плакатики заказали. И там не Жорж...

— А кто?

— Если честно, мы были уверены, что вы назовете его Сашей.

— Да, — все поддакивают.

И дед, и Эмма, и Арнольд.

— Ну мы там поправим, — смеется Эмма.

— Да и Феля все равно сожрала кусок плаката, — кивает дед. — Жорж... Да уж. Это вроде бы Георг? Ну, добро пожаловать. Жорж Шарль Александрович Дантес. Такого этот чертов мир точно не ожидал.