— О, эм… конечно.

Начинаю собирать на коленях многослойную юбку платья, чтобы освободить место на скамейке. Каждый раз, когда мне кажется, что я справилась, вываливается еще один слой. Хотелось бы знать, кто вообще придумал этот чертов кринолин. Я раздраженно выдыхаю, и незнакомец снова смеется.

— Всё в порядке, могу и постоять.

— Глупости. Эта скамейка, наверное, длиной футов восемь[13], не меньше. Места точно хватит — если я пойму, где заканчивается это платье.

Еще пара секунд возни, и вся юбка оказывается у меня на коленях, освобождая достаточно места на длинной скамейке. — Вот. Прошу, присаживайся.

Он кивает и садится. Отклоняется назад, и закидывает руку на спинку скамейки.

— Думаю, стоит поздравить тебя, — говорит он с подмигиванием. — Он счастливчик.

Я краснею от такого косвенного комплимента.

— А я — счастливица.

— Полагаю, у вас большая вечеринка, — задумчиво произносит он.

— Можно и так сказать. Около трехсот гостей, но я знакома, может, с двадцатью из них, — усмехаюсь я.

— Серьезно?

— Да. Большинство — друзья, родственники и коллеги моего мужа. У меня почти нет родных. Лишь пара близких друзей. Я вроде как королева бала, но при этом едва знаю, кто все эти люди.

— Ну, родители ведь должны быть на празднике.

— Не в моем случае. Отца я не знаю. Ну, знала, но он ушел, когда я была совсем маленькой.

— О, хреново.

— Не особо, — пожимаю плечами, стараясь говорить без эмоций. — Воспоминаний о нем у меня мало, но я не помню, чтобы он был хорошим отцом. Он и моя мать… ну, они не особо ладили. Я даже не знаю, почему он ушел. Мама никогда не объясняла, а я не спрашивала. Время шло, и казалось, что это уже не так важно, пока не стало слишком поздно. Она умерла несколько лет назад. Рак победил.

Он протягивает руку, будто хочет положить ее мне на плечо, но останавливается в последний момент.

— Мне жаль.

— Хотела бы, чтобы она была здесь. Я скучаю по ней, — говорю, не скрывая тоски, охватившей меня. Мама, как и я, была единственным ребенком. Бабушку и дедушку я никогда не знала — они умерли до моего рождения. У меня нет ни тетушек, ни дядей, ни кузенов. До сегодняшнего дня я никогда по-настоящему не понимала, что значит иметь большую семью — быть окруженной родными в самый важный день своей жизни.

— Это естественно — скучать по ней. Особенно в такой день, как сегодня. Но я бы не беспокоился насчет того, что ты никого не знаешь. Вся суть таких пышных свадеб в в том, какие суммы окажутся в подарочных конвертах.

Я удивленно смотрю на него.

— Ну, это довольно черствый взгляд на вещи, не находишь?

— Правда? Я имею в виду, сегодня главное — это ты и твой муж. Завтра никто из этих людей не будет иметь значения. Всё дело в вас и в жизни, которую вы построите вместе. Я бы не назвал это черствостью — скорее, пониманием, что действительно важно.

— Возможно, — говорю задумчиво.

— Может, когда-нибудь и я встречу ту самую. Женщину, чье счастье станет для меня важнее, чем восход и закат солнца — ту, что буду лелеять всем сердцем. Когда-то мне сказали, что я встречу ее тогда, когда меньше всего буду этого ожидать, — он делает паузу и смотрит на меня пристально, взгляд затуманен любопытством. — Может, я уже встретил ее. Просто пока не понял.

По шее поднимается жар. Что он имеет в виду? Он говорит обо мне?

Не может быть. Мы только что познакомились. И всё же, не могу не заметить, как он на меня смотрит. А еще — этих бабочек — необъяснимых, неистово трепещущих у меня в животе после его слов.

Внимательно всматриваюсь в его лицо, впервые по-настоящему разглядывая его. Песочно-каштановые волосы чуть вьются, почти кудрявые, подстрижены коротко — будто он надеется, что это укротит непослушные пряди. Кожа цвета золотистого меда, как у тех, кто много времени проводит на солнце. Хотя свет тусклый, я почти различаю цвет его глаз — кажется, светло-карие, может, ореховые. Но я слишком далеко, чтобы разглядеть оттенки, сверкающие, когда он улыбается мне.

А его улыбка — лукавая, будто он знает нечто такое, чего не знаю я.

Наши тела сами тянутся друг к другу, словно между нами возник невидимый магнит, а дыхание сплетается в единый прерывистый вздох. Сила притяжения заглушает стрекотание сверчков и музыку из банкетного зала, звучащую в дали — всё исчезает. Только мы и эта странная, тягучая тишина. Бабочки в животе трепещут всё сильнее. Он пристально смотрит на меня, взгляд скользит от лица к линии груди, выступающей из выреза платья. Жар поднимается выше, доходя до щек и окрашивая их в алый.

Нервно откашливаюсь, резко отворачиваюсь, заставляя себя вернуться к реальности. Я вышла замуж всего несколько часов назад. И не должна смотреть на другого мужчину. Он — совершенно чужой человек. Не понимаю, что на меня нашло. Я не из тех девушек, кто постоянно находится «в поиске». Наверное, всему виной накопившаяся усталость после суматошного дня.

— Ну, да… эм, — заикаюсь я. — Возможно, тот, кто сказал тебе это, был прав. Я встретила своего мужа тогда, когда меньше всего ожидала.

Намеренно делаю акцент на слове мужа, напоминая ему — и себе — что я теперь замужем.

— Вот как?

Бросаю на него быстрый взгляд — он приподнял бровь и явно ждет продолжения.

— Да. Я работала в ресторане, и какой-то пьяный клиент начал ко мне приставать.

Вкратце пересказываю, как мы познакомились с Итаном. Самую суть. Он слушает внимательно, не перебивая.

— На том первом свидании за кофе он расспрашивал меня, хотел узнать всё. Я рассказала, что мой любимый цвет — розовый, и что я обожаю маргаритки. С того самого дня, вплоть до предложения, в начале каждой смены меня ждал свежий цветок. Он говорил, что это его способ напомнить — он всегда будет заботиться о своей девушке.

Незнакомец склоняет голову, прищурившись.

— Ты сказала — до предложения. А потом? Он перестал приносить тебе маргаритки?

— О, нет. Я всё равно получала их. Просто не на работе. Мой муж не хотел долго тянуть со свадьбой, а устроить пышное празднество — задача не из легких. Он уговорил меня уволиться, чтобы я могла сосредоточиться на подготовке. После этого он начал присылать цветы в разные места. Иногда они были в моей квартире, а однажды — у портнихи, которая