- Ну хорошо, - Глеб меряет шагами комнату, сложив руки за спиной. – Если вы не изменяли мужу, значит видео поддельное. Мы просто обязаны собрать доказательства этому.

- Зачем? - резко спрашиваю я.

- Затем, что это видео не из воздуха взялось. Кто-то вас подставил. Нужно выяснить кто это сделал и для чего.

Я мотаю головой.

- Зачем? – упрямо повторяю свой вопрос.

Глеб останавливается и хмурится.

- Во-первых, это изменит позицию вашего мужа. Если мириться вы не намерены, он охотнее передаст вам вашу часть имущества. Виноватые мужчины гораздо более лояльны при разводе.

- Меня не интересует его имущество, - уже раздраженно объясняю я Глебу.

- Во-вторых, - не сдается он. – Это же не мираж в пустыне. Никому из нас не привиделось. Нужно выяснить, кто и зачем вас подставил. Неужели вам не интересно, кто разрушил ваш брак? И что он намерен делать дальше? Кто-то из вашего окружения точно замешан. Это может быть женщина, претендующая на ваше место. Но может быть и нет. Вдруг вашему мужу или вам грозит опасность?

Я прикрываю глаза и сглатываю ком в горле, прежде чем ответить.

- Наш брак разрушил мой муж своими руками. Не кто-то другой. Если мы разведемся, цель того, кто слепил это видео, будет достигнута. Значит и опасности для нас больше не будет. И почему я должна беспокоится о том, кто вычеркнул меня из своей жизни? Он сам, - я делаю акцент на этом слове, - отказался от семьи и ребенка. Давайте уважать его выбор. Не вижу причин спасать того, кто не просил. Пусть встречает последствия. Он заслужил.

Возможно, я веду себя жестоко. Возможно, следует быть мягче, и постараться достучаться до Германа. Вот только зачем? Чтобы что? Чтобы помириться? Это невозможно. Чтобы добиться от него поддержки? Пусть подавиться своими деньгами.

Как он мог отказаться от своего ребенка? У меня это просто в голове не укладывается.

Так что не важно, что за коварная змея сняла этот маскарад. Это больше не мои проблемы.

Глеб никак не хочет понять мою позицию.

- Мы могли бы быть гибкими и подготовить несколько стратегий… - упрямо талдычит он.

- Это мне решать! – не выдерживаю я.

Глеб замолкает, а Давид Тигранович как-то неловко и с трудом поднимается из кресла, чтобы пересесть ко мне на диван.

Он успокаивающе гладит меня по плечу.

- Ты права, Аннушка, - говорит он. – Это твоя жизнь, и решаешь ты.

- Но… - не может успокоиться Глеб.

- Аня права, - кивает мне Давид Тигранович. – Герман Воецкий заслужил то, что получит. Он по своей воле отказался от жены и ребенка. Так тому и быть. Об Анне с малышом есть кому позаботиться.

Я порывисто сжимаю ладонь сидящего рядом мужчины. Мне не хотелось бы перекладывать заботы о себе и малыше на чужие плечи. Я постараюсь как можно быстрее научиться справляться самой. Но сейчас поддержка близкого человека очень важна. Да я институт не бросила только благодаря Давиду Тиграновичу. Я очень – очень признательна ему за помощь.

- Если хотите знать мое мнение, - говорит Глеб, - вы поступаете глупо. Но кто я такой, чтобы вам это объяснять. Всего лишь ваш адвокат.

Он поднимает руки вверх, как бы сдаваясь.

Да, сложные ему попались клиенты.

Мы с Давидом Тиграновичем улыбаемся друг другу.

Хозяин дома еще раз сжимает мою ладонь и встает с дивана. Выдыхает как-то совсем тяжело. Снова хватается за сердце.

С моих губ слетает улыбка.

- Как вы себя чувствуете? - я наконец понимаю, что мужчине, возможно, было нехорошо все это время. – Сердце прихватило?

- Ноет что-то, - тихо признается мужчина, опираясь рукой о спинку рядом стоящего кресла.

- Давайте, помогу Вам сесть, - Глеб подходит ближе, пытаясь подхватить Давида Тиграновича под локоть, чтобы усадить в кресло, но мужчина вдруг закрывает глаза и заваливается набок, теряя сознание.

8

Дальше все происходит как в тумане. Я вскрикиваю и падаю на колени рядом с Давидом Тиграновичем. Трясу его за плечо, в надежде привести в чувства. Слышу, как Глеб вызывает по телефону медиков. И вот мы уже едем на машине Глеба вслед за машиной скорой помощи.

В больнице нам ничего не говорят. Ведь по сути мы Давиду Тиграновичу никто. Посторонние люди.

Ждем внизу новостей. Глеб не уезжает. Остается поддержать меня и то и дело притаскивает горячий чай из автомата в холле. Вкладывает мне его в ладони и просит помнить о своем положении.

Я грею руки о бумажный стаканчик, но на самом деле ледяной холод сковал сейчас мою душу, а не тело.

Нам очень долго ничего не говорят.

Глеб то и дело ходит пытать медсестру, сидящую на посту. Я вижу, как он сует ей деньги в карман. Но девушка все равно качает головой и разводит руками.

- Он все еще в операционной, - сообщает мне вернувшийся Глеб, - извини, новостей пока нет.

Мне так страшно потерять последнего близкого человека. А еще грызет мысль, что это моя вина. Из-за меня ему стало плохо. Из-за моей глупой жизненной драмы, в которую я втянула пожилого человека. Лучше бы я не звонила ему. Надо было справляться самой. А я…

Я малодушно плачу, и по-детски стираю соленую воду с щек тыльной стороной ладони.

Стоящий рядом Глеб неловко кашляет в кулак, а затем притягивает меня к себе, позволяя мочить слезами свой идеально сидящий пиджак.

И я сдаюсь моменту. Сжимаю пальцами отвороты на воротнике его строгого делового костюма, утыкаюсь мокрым носом в рубашку на груди мужчины и тихо рыдаю. Пытаюсь спрятаться от очередного горя.

Руки мужчины осторожно гладят меня по спине, успокаивая.

- Все будет хорошо, - обещает он в мою макушку.

- Ты этого не знаешь, - шепчу я, не отрывая лица от его груди.

- Нет, но… давай верить в лучшее.

Мотаю головой. Я больше не верю в светлое будущее. Жизнь только обещает что-то хорошее, а потом забирает все, чем поманила.

Я слышу стук шагов, подходящей к нам медсестры и высвобождаюсь из утешительных объятий Глеба.

- Операция Давида Тиграновича Гаспаряна прошла успешно, - сообщает нам медсестра. - Сейчас его переводят в реанимацию.

Мы просимся к нему, но нас разумеется не пускают. Прямо говорят, что мы пациенту