Как жаль…

Губы искажает ухмылка, и я поднимаюсь. Очень-очень жаль. Надеюсь, такой позор он все-таки переживет.

Делаю шаг к двери, но что-то внутри не пускает. Я все-таки оборачиваюсь. Мама лежит на постели и мирно спит: она такая красивая… И даже не сама она красивая, а душа ее красивая. Моя родная…Я поступил, как чмо, а все равно оказался рядом. С сердцем, в ее объятиях…

Прости меня, пожалуйста…

В глазах начинает печь: пора уходить. Всего слишком много, и пока я не знаю, как себя вести дальше. Мне нужно подумать. Мне нужно многое решить, а потом понять, как повиниться? И имею ли я право на эту повинность, или мне действительно до конца своих дней только и остается, что влачить жалкое существование среди возможностей и бабок, которые по факту, не упали вообще!

Но это будет позже. Не сейчас.

Прости меня…

Открываю тихо дверь, потом закрываю ее за собой. На сердце глухой тяжеляк, а каждый шаг, как шаг по огромному сугробу, в котором я снова остаюсь один. И мне страшно. Но это нормально? Кажется, да.

Наклоняюсь, чтобы взять свои ботинки, и в этот момент дверь снова открывается. Застываю. Внутри проходит густой ужас, и я не шевелюсь. Если это она? Как мне себя вести? Что говорить? Что делать?

Не знаю…

Блядь, пожалуйста. Пусть это будет не она. Посмотреть в глаза сейчас будет очень сложно…

– Сбегаешь? – ухмыляется заспанный голос.

Резко поднимаю глаза. Сучонок. Стоит неподалеку, глаза трет, сам в придурочной пижаме с оленями.

– Вали, мелочь.

Огрызаюсь грозно, а получается как-то жалко. По крайней мере, он именно так думает. Усмехается и совершенно точно уходить никуда не собирается. Хмыкает, делает еще один шаг ко мне и кивает.

– Значит, сбегаешь. Огонь! Ты просто…

– Слушай, отвали от меня, понятно?! Или я тебе ща наподдам.

– Себе наподдай, придурок, – спокойно отбивает он.

Я выпрямляюсь и пару раз хлопаю глазами. Наглости ему – не занимать. И это бесит, но вместе с тем как-то теряет и разматывает по пространству.

Нет, блядь. В жопу это все. У меня сейчас нет совершенно никаких сил и настроения, чтобы развивать эту беседу.

Громко цыкаю, поворачиваюсь и снимаю куртку с вешалки, только сучонок так просто отпустить меня, видимо, не готов.

– Ты такой мудак…

Сука!

Резко поворачиваюсь и хочу огрызнуться, но застываю. Мелкий выглядит не зло, а…как будто разочаровано. И какое мне до этого дело?! Видимо, оно есть, если в душе что-то трещит.

Мелочь опускает глаза, мотает головой, а потом говорит тихо.

– Я никогда этого не понимал, знаешь?

– Чего ты не понимал, сучонок?

– Как много я потерял из-за того, что свою маму никогда не видел.

Внутри взрывается бомба, внутри которой нет огня. Там лед. И он покрывает коркой мои внутренности, заставляет руки подрагивать.

Стыд наваливается сверху еще больше…

Мелкий смотрит мне в глаза и чуть хмурится.

– Потом меня немного осенило. Я, когда попал в детский дом, там много было таких, как я, но были и те, кто знал своих матерей. Любил их. Они помнили о них хорошее, да даже если и нет! Они их помнили и знали. Запах, звук голоса, объятия…а я никогда этого не знал. Когда встретил Галю и почувствовал ее, окончательно все понял.

Ком встает в горле. Что ему отвечать, я без понятия. Это сложно. Всегда. Общаться с людьми, у которых не было базы – родителей, всегда вот так. Наизнанку. Потому что у тебя это было, и когда ты встречаешь их, то невольно представляешь, что случится, когда их уже не станет.

По телу прокатывается дрожь, картинки перед глазами слишком сильно скачут.

Душа – наизнанку.

– Так вот где она тебя отрыла? – хрипло шепчу, – В детском доме?

Мелкий слегка улыбается, мотает головой и делает шаг ко мне.

– Не совсем. Вообще, я сначала познакомился с твоей бабушкой.

Бабушка…

Это тоже больно. Я любил свою бабушку, хоть она и была слегка малахольной. Это было неважно. Она всегда казалась княгиней, и мне это нравилось. Я помню много теплых воспоминаний о бабушке, а еще помню, что в какой-то момент закрылся от нее, о чем теперь бесконечно жалею. Просто в нашей семье ее любить было нельзя: она плохо относилась к отцу, а его можно только, как Бога. Никак иначе.

– Тебе охренеть, как повезло, – тихо продолжает мальчишка, когда пауза становится слишком длинной, – Папа…я как-то слышал, он говорит, что ему жаль…я расту без матери, и это плохо. Я тогда вообще не понял, потом чуть больше, а с Галей окончательно. И это правда. Без матери очень херово, а она у тебя есть. Она здесь! Почему ты ее бросаешь?!

– Я ее не…

Он меня ни во что не ставит. Все жалкие потуги огрызнуться, отмахивает. Делает уверенный шаг навстречу и хмурится, а взгляд…черт, у него такой взгляд, что по телу мурашки сразу…

Взрослый.

Осознанный…

– – У тебя очень крутая мама, и она по тебе скучает. Она тебя любит. Реально собираешься сейчас свалить? Снова же сделаешь ей больно!

Поднимаю на него глаза.

– Мелкий, а тебе не кажется…

– Олег.

– Что?

– Меня зовут Олег. Ты Артур. Приятно познакомиться, но только с Артуром, ага? Не с мудаком. Решай, кто ты, Артур или мудак? Дверь там.

Он нагло улыбается, дергает бровями и проходит мимо. На кухню. Из которой через мгновение кричит:

– Долго ждать? Я недостаю до верхней полки!

Застываю. Это как оказаться на развилке: куда тебе идти? Направо? Налево? Здесь нет правильно пути, нет идеального выхода, и помощи ждать тоже неоткуда. Здесь только ты. И только твои решения.

Пару раз моргаю. На кухне что-то гремит, я резко поворачиваю голову.

– Прикольный он, да?

От голоса брата вздрагиваю. Артем стоит передо мной в такой же тупой пижаме, и это бесит, конечно. Морщусь.

– Что за дерьмовый прикид?

– На себя посмотри, – ухмыляется он, – Тебя как будто переживали и выплюнули.

Высовываю средний палец, цыкаю и отворачиваюсь. Ему в глаза смотреть мне тоже стыдно. Пытался утянуть с собой на дно, а он выплыл, и