– Это простуда. Ничего страшного. Обычный грипп. Зря волновались, – голос мгновенно становится хриплым, словно простуженный.

– Ась, почему ты все время агришься? Я чувствую себя из-за этого злодеем.

Поджимаю губы, смотрю на него не мигая:

– Так может я тебя таковым и считаю?

Наши взгляды скрещиваются. Глаза в глаза. Мой пустой и безжизненный: я это точно знаю и его: жесткий, подавляющий, властный.

Секунда. Две. Три…

В последнюю секунду жалею о сказанном… И уже готова капитулировать, отвести глаза, как вдруг Герман отпускает меня, отступает.

– Ну, что ж. Скажу честно: неприятно. Но видимо, ты появилась на моем пути для того, чтобы портить мне кровь и спускать на землю. Ладно… пусть так. Я ухожу, – на лице Германа ни одной эмоции и от того, вся его речь кажется какой-то издевкой. Но я то ли уже привыкла к нему, то ли слишком внимательно пытаюсь отыскать хоть какие-то признаки его человечности, поэтому четко вижу, что его задели мои слова по тому, что еле заметная венка на виске бьется чересчур активно и на скулах напряжены желваки, и еще немного губы растянутся в оскал.

– Герман, извини… – только открываю рот, чтобы оправдать свою грубость.

– … не нужно. Все что ты хочешь сказать – это всего лишь слова, в которых нет правды. Плоские без намека на искренность. Так что не стоит их говорить. Они мне не нужны, – мужчины подходит к двери, и оборачивается уже стоя в проеме. – Если вдруг что-то понадобиться, позвони.

И все – ушел. Захлопнув дверь за спиной он больше ничего не сказав не обернувшись ушел.

– Черт! – провожу по лицу ладонями и только сейчас понимаю, что меня трясет.

По телу волнами проходится озноб, кожа покрывается мурашками.

Поднимаюсь с кровати, стягиваю одеяло и в этот момент на пол с глухим звуком падает пакет, из него сыпется содержимое. Накидываю одеяло на плечи и только потом присаживаюсь на корточки, чтобы собрать вещи и … какие-то бумаги…?!

У меня от изумление перехватывает дыхание. Кровь ударяет в голову и дико начинает пульсировать в висках. В глазах темнеет. Приходится упереться ладонями в пол, чтобы не упасть.

Мне требуется немного времени, чтобы прийти в себя. Я открываю глаза спустя минуты. И до сих пор не верю в то, что вижу перед собой документы на квартиру, паспорт и свидетельство о разводе. Боже правый! Неужто это все правда!?

Пальцы не слушаются из-за тремора. Приходится приложить усилие, чтобы совладать со своими эмоциями. Подцепляю папку с документами кладу на кровать. Заглядываю в пакет в котором аккуратно сложены вещи. Поднявшись с корточек, вытряхиваю содержимое пакета на кровать. И в сотый раз меня захлестывает волной безумный стыд.

Нижнее белье разноцветными лужицами пестрит на белой больничной простыни. Несколько пар носочков, майки и шелковая пижама в довесок, лежат передо мной. Что мне теперь с этим всем делать? Куда наряжаться?

С раздражением все сбрасываю обратно в пакет и убираю под кровать. Сама же сажусь поудобнее и беру в руки документы. Неужто он смог заставить Вадика и свекровь отпустить меня? Достаю обледенелыми пальцами свидетельство о разводе: и на глаза наворачиваются слезы. Вот она – свобода, только свободы я отчего-то не чувствую. Странная она какая-то, совсем не так я ее себе представляла, но может еще привыкну. Громко всхлипнув откладываю лист формата А4 в сторону и беру паспорт. Перелистывая страницы, нахожу штамп. Долго, внимательно вглядываюсь в черный квадрат. Что я там хочу найти? Огорчение Вадика? Его обиду или негодование!?

Не знаю. Сама ничего не знаю. Я себя чувствую потерянной и все это потому, что сама не присутствовала при разводе. Все сделали за меня и даже не спросили. Не справедливо?!

Но больше всего, меня конечно шокировали документы на квартиру в которых собственником была указана я. Вот это меня повергло в ступор. Я долго не могла принять этой новости. И чем дольше я смотрела на документы, тем яснее понимала, что теперь от меня Герман так просто не отстанет. Осознание того, что я встряла на несколько миллионов рублей чужому мужику, во мне взращивало тихий ужас. Как? Как я ему буду их возвращать? Решение пришло следом: продам квартиру!

Десять дней полной изоляции от общества кажется пошли мне во благо. За это время я много что решила для себя и даже в какой-то степени смогла принять смерть мамы. Но пока не знала каким будет ощущения нового мира, без нее.

От того, что мне никто не мотал нервы я наконец-то смогла сосредоточиться только на себе, на своих ощущениях, на своей беременности. В какой-то из дней, уже и не припомнить в какой, я встала утром и вдруг поняла, что вот оно счастье, когда ты вдруг понимаешь, что ждешь ребенка, что рада этому, что нет никакого страха и что не боишься ступить в завтрашний день. Меня больше это не беспокоило.

Сегодня меня выписывают. Уже с утра я все вещи разложила по пакетам, и теперь в ожидании выписки мне приходиться слоняться из угла в угол по палате.

Я еще не знаю, как буду добираться. С Германом после того дня, когда обидела его, я больше не встречалась. После этого в больнице он меня не навещал. Только на следующий день прислал короткое смс о том, что ему пришлось срочно уехать. В ответ ему написала сухое “хорошо”.

Не знаю что меня останавливало поблагодарить его, я корила себя за это, но ничего поделать не могла. Несколько раз писала сообщения и столько же раз все стирала, откладывала телефон и старалась больше не думать о нем. Хоть выходило и плохо. Все равно постоянно возвращалась в месседж и перечитывала присланное им сообщение.

Но совсем без внимания меня не оставляли. Три раза медперсонал передавал пакеты с разными вкусностями. Это делала мать Германа. Женщина даже несколько раз звонила мне, интересовалась моим здоровьем. Вроде бы она милая, но после моей бывшей свекрови, я опасалась кому-то теперь доверять. Надеялась больше на себя.

Ничего, теперь, когда у