История трогательная, но я всё ещё не понимаю, зачем нужна была такая секретность, почему разговор нельзя было вести в больнице. Неужели дело только в благодарности?

Анна Петровна словно читает мои мысли. Откладывает вилку, смотрит мне прямо в глаза.

— Но я искала вас не только для того, чтобы поблагодарить, — говорит она серьёзно. — Есть кое-что ещё. Кое-что очень важное, что касается лично вас, Елена Викторовна.

Моё сердце пропускает удар. Что она может знать обо мне? О чём может идти речь?

— В процессе поисков я многое узнала о вас, — продолжает она, не спуская с меня взгляда. — О вашей профессиональной репутации, о вашем человеческом облике. И о той сложной ситуации, в которой вы сейчас находитесь.

— Откуда вы...? — начинаю я, но она поднимает руку, прося дать ей закончить.

— Позвольте мне рассказать всё по порядку. После того как мы нашли доктора Береснева, я, естественно, стала собирать информацию и о вас. Узнала о вашей работе, о ваших достижениях в медицине. Но также узнала и о том, что в вашей личной жизни происходит настоящая драма.

Максим напрягается, бросает на меня быстрый взгляд. Я чувствую, как краска заливает лицо. Неужели мои проблемы стали настолько публичными, что о них знают даже в Санкт-Петербурге?

— Понимаете, — Анна Петровна наклоняется вперёд, понижает голос, — я не просто пенсионерка, которая воспитывает внучку. У меня есть... определённые возможности. Связи. Ресурсы. И когда я узнала, что женщина, спасшая моего самого дорогого человека, подвергается такой несправедливости...

Она делает паузу, и в её глазах вспыхивает что-то стальное, решительное.

— Я не могла остаться в стороне. Нельзя позволять подлецам безнаказанно разрушать жизни хороших людей. Особенно тех, кто посвятил себя спасению других.

Глава 39

Я сижу за столиком в «Пушкине» и не могу поверить, что услышала. Анна Петровна, чья внучка стала для нас с Максимом спасённым чудом, только что предложила мне и ему нечто невероятное: стать наследниками её сети частных хирургических клиник в Санкт-Петербурге. В голове пульсирует мысль, что всё это происходит не со мной, а с какой-то другой Еленой — такой сказочной.

Она смотрит на меня спокойно, почти лениво, и говорит медленно, словно перекладывает драгоценный груз с полки:

— Я владелица сети из четырёх клиник и нескольких амбулаторий. Сама я хирург со стажем более сорока лет, но никогда не видела и не делала подобных микрохирургических операций, какие вы с доктором Бересневым провели на Крите и в нашей клинике. Ваши руки творят чудо. И я не смогла найти ни одного достойного кандидата, кому могла бы передать дело всей своей жизни. А вы с Максимом — настоящие мастера.

Я чувствую, как дыхание замирает, а сердце, наоборот, начинает колотиться так, словно хочет вырваться наружу. Четыре клиники, несколько амбулаторий — это прибыльная, уважаемая сеть с именем. И это дарят нам.

— Почему вы выбрали именно нас? — прохрипеваю я, понимая, что голос звучит слишком тихо, едва слышно.

— Потому что я видела, как вы бесстрашно взялись за хирургию в экстремальных условиях. Как сохранили жизнь и здоровье моей внучки, рискуя собственными жизнями, — отвечает она, не отводя взгляда. — Вы доказали, что для вас нет невозможного. Вы точно так же будете относиться к каждому пациенту в каждой из моих клиник. А я хочу освободить время для внучки: помогать ей говорить по-русски, учить её понимать культуру России, окружить её семьёй. Поэтому отдаю вам всё — здание, оборудование, персонал, все активы. Я уже не в том возрасте, чтобы руководить этим. Но я буду вечной благодарной подругой и готова поддерживать вас финансово, если потребуется.

Как же я жажду сказать «да» и прижать её руку. Но в голове мелькают сто практических вопросов: Петербург, переезд, семья, ответственность, менеджмент, лицензии, налоги, персонал…

— Это огромное доверие, — выдавливаю я. — Нам нужно обдумать технические детали, юридическую сторону, правовой статус сотрудников…

— Всё это мои юристы уже подготовили, — прерывает меня Анна Петровна. — Договор передаточный исками не требует. Вы только подпишите, и клиники перейдут к вам вместе со всем штатом и оборудованием. Юридически всё улажено. Финансовая часть тоже: я уже вывела всё имущество из управления холдинга, чтобы не было привязок к старым договорам.

Я смотрю на Максима. Он тихо кивает, в его глазах читается та же смесь восторга и ступора, что и у меня.

— А что с сотрудниками? — спрашиваю я дальше, уже приводя себя в рабочее состояние. — Мы сохраняем коллектив? Сохраняются ли контракты с поставщиками и страховыми компаниями?

— Да, всё остаётся без изменений, — отвечает она. — Более того, вы получите право ребрендинга, если посчитаете нужным. Я лишь прошу вас сохранить моё имя в названии и идеалы, которые я закладывала: инновации, помощь бедным, бесплатные операции для онкологических и социально незащищённых категорий.

На моих губах играет дрожащая улыбка: жить дальше без нервозности за сохранение сети, но при этом иметь ресурс для благотворительности — это мечта любого врача-идеалиста.

— Нам нужно время на организацию переезда и адаптацию, — говорю я осторожно. — У меня проблемы, как вы уже знаете, а так же дети, школа, квартира, работа…

— На всё это у вас есть полгода, — мягко отвечает она. — Я могу взять на себя содержание вашей семьи в течение этого времени, оплатить аренду, школу, перелёты. Главное, чтобы вы не терялись в бюрократии и могли сразу начать управлять.

В уголке рта чувствую улыбку, а в животе — лёгкое головокружение от счастья и ответственности одновременно. В этот момент кажется, что стены ресторана окружают нас только мной, Максимом и Анной Петровной. Ни суды, ни холодные кабинеты, ни чужие интриги уже не имеют значения.

Я делаю глубокий вдох и кладу руку на её ладонь:

— Анна Петровна, для меня — это больше, чем работа. Это шанс продолжить вашу миссию и создать клинику, о которой мечтали вы. Я принимаю ваш