— Хорошо у нас все, — я обнял ее, чего никогда раньше не делал. — Через две недели распишемся. Малыш у нас будет весной.

— Как замечательно! — она всплеснула руками. — Вот Ермоша обрадуется. И батюшка тоже.

И правда, радости было… Ермона даже встала к столу и выпила своей знаменитой наливочки.

— Последняя моя наливка, — вздохнула она и тут же улыбнулась. — Удалась! Я, Ваня, тебе свой секретный рецепт дам. Будете пить с Сашей и меня вспоминать.

— Ну не только наливкой же вспоминать! — я тоже старался улыбаться. Через не могу.

— И наливкой тоже. Вспоминать и поминать.

Она и правда сунула мне в карман сложенную бумажку, исписанную скачущими крупными буквами.

— Помолитесь за меня, — шепнула на ухо. — А я там буду молиться за вас. А еще… — она на мгновенье стала прежней озорной Ермоной, — запомни, Ваня, на наливку бери падалку. С червем. От него самый смак. Только не говори никому. Это секрет!

Ее не стало через месяц, в тот день, когда на еще не застывшую воду выпал густой снег. Но, как мне рассказали, на похороны, пробиваясь через снежуру, приплыло неожиданно много народу. Приехали даже из Пудожа и Петрозаводска. Не мог не полюбить ее тот, кто хоть раз увидел и поговорил с ней.

А в тот день я еще долго не мог попрощаться и с Ермоной, и с Тамарой, и, конечно, с отцом Рафаилом. Это расставание было хоть и грустным, но все же светлым.

— Ну что ж, время, — сказал он, когда дед Ленька выразительно постучал по запястью. — Если получится, приезжайте, обвенчаю. Эти места для вас особенные. И здесь вам всегда будут рады. До встречи, Ванечка. Храни вас обоих Господь.

На следующий день я попрощался со всеми на станции. Дед Ленька и Надя отвезли нас с Лисой в Кугу, где уже ждал Сашок. Проводить нас пришло, наверно, полдеревни. В Пудоже я с трудом нашел зоомагазин, чтобы купить поводок и намордник. Боялся, что Лису не пустят в автобус без ветеринарного паспорта, несмотря на выкупленное для нее место, но обошлось. Вела она себя спокойно, словно понимала, что иначе нас могут выставить вон прямо посреди дороги, терпела от остановки до остановки, только иногда тихонько поскуливала.

С Лисой вообще все получилось удачно. Хозяйка квартиры, которую снимала Саша, была против животных, но буквально за день до нашего возвращения освободилась моя, и мы сразу же переехали. По правде, я побаивался связанных с ней неприятных воспоминаний, но Лиса и небольшой косметический ремонт, который пришлось провернуть, нас от них избавили. Саша немного ворчала, что теперь ей далеко добираться до работы, но я купил бэушную Тойоту и каждый день возил ее туда и обратно.

Счет немного похудел, но оставалось еще достаточно, чтобы прожить десять месяцев в бессовестной праздности. На работу меня брали только со следующего учебного года, в Горный, старшим преподавателем на кафедру гидро- и инженерной геологии. Промелькнула мысль использовать свободные месяцы, чтобы начать докторскую, но подумал и понял, что не хочу. Сейчас — точно не хочу, а там будет видно. Ну а пока побуду домработником и шофером.

Как и хотела Саша, расписались мы тихонько и отметили в ресторане узким кругом. Кроме нас, были Галина Петровна, отец со своей новой пассией, Илья с Соней и несколько близких знакомых. Мама поздравила нас по телефону, от себя и от Люськи, и пообещала приехать ближе к родам.

Сказать, что у нас наступила райская идиллия, — разумеется, соврать. Так не бывает. Уставали, раздражались, огрызались, обижались. Но еще в тот самый первый вечер, на даче, когда решили, что начнем все сначала, договорились: что бы ни случилось, с проблемами будем разбираться сразу же, до того как ляжем спать. Нет, не в постели, как раньше, а проговаривая вслух. И никаких «утро вечера мудренее».

Это было тяжело. Иногда не хотелось — просто адски, особенно если пена еще шла через уши. Но… через не хочу, через не могу. И со временем стало легче. Да и раздражать друг друга стали меньше — наверно, притерлись.

В феврале узи показало, что у нас будет мальчик. Дочка была бы Катей, а вот для сына имя выбрать никак не могли, и тогда я предложил назвать его Андреем — в честь дедушки. Саша даже всплакнула, растрогавшись. У нее вообще глаза частенько бывали на мокром месте: гормоны-с.

Докторскую она благополучно защитила, а вот доцента ей не дали, отложив на «после декрета». Впрочем, как мне показалось, особого огорчения это не вызвало. Сразу же после защиты Саша ушла в декрет, и мы провели его вдвоем: тихие, спокойные месяцы радостного ожидания. Я водил ее гулять в соседний сквер, готовил всякие вкусности, растирал отекающие ноги и выискивал для вечернего просмотра слюняво-слезливые мелодрамы. А еще мы вместе выбирали и заказывали приданое для малыша.

В начале апреля, как и обещала, приехала мама. Жила она у Ильи с Соней, а к нам забегала ненадолго: говорила, не хочет надоесть. Любопытно, что раньше они с Галиной Петровной относились друг к другу довольно сдержанно, но ожидание общего внука их сблизило, и они проводили много времени вместе: ходили на какие-то выставки, в театры, в кафе — поболтать за чашечкой кофе.

Андрюшка родился четко в срок. Написали «первое мая» — первого мая и родился.

— А в обморок не упадешь? — скептически спросила Саша, когда я сказал, что рожать будем вместе.

— Нет, — не очень уверенно ответил я.

Да какого черта! Не упаду!

— Только учти, это не самое эстетичное зрелище.

— Блин, Лазутина, по-твоему, искать у тебя в письке венерические бородавки было эстетично?

— На твоей хотя бы искать не пришлось, — фыркнула она.

Мы ржали, как два идиота, пока возмущенный Андрей Иваныч не загасил ей со всей дури ногой в печень.

В обморок я не упал. И ничего такого особо антиэстетичного не заметил. Хотя когда Сашка орала, вцепившись в мою руку, думал, что лучше родил бы сам, лишь бы она так не мучилась. А когда все было позади и мне вручили завернутого в пеленку гнома в белой шапке, не удержался и все-таки пустил слезу.

— А ты молодец, — блаженно улыбаясь, сказала Саша и ущипнула меня за задницу. — Справился.

— И ты тоже! — я наклонился и поцеловал ее. — Спасибо тебе!

— О, замрите! — приказала акушерка, вытащив телефон. — Классный кадр!

* * *

— Исаие, ликуй! — голос отца Рафаила взлетел куда-то под своды церкви.

Соединив наши руки, накрыв их епитрахилью и положив сверху свою,