Буров снял обувь и плащ и уже привычно отправился к своему кабинету, как вдруг остановился на половине дороги и принюхался.

— Ты приготовила ужин? — удивлённо поинтересовался он.

— Почему ты так удивляешься? — пожала плечами женщина. — Бывает так, что жёны готовят ужин для своих мужей, это довольно распространённая практика.

— Д-да, конечно, — запнулся Юрий и отвёл взгляд. — Прости.

— Ничего страшного, — ровно ответила Виктория. — Переодевайся, умывайся, и жду к столу.

«Когда мы стали чужими, и почему я этого не замечала?» — в сотый раз думала Вика, бросая быстрые взгляды на задумчивого супруга.

Однако самым главным открытием для неё стало то, что сама она не испытывает ни малейшего сожаления при мысли о возникшем отчуждении. Она словно наблюдает со стороны за самой собой и Юрой, а смотрит при этом на абсолютно чужих людей, до которых ей нет никакого дела. Так, любопытство. Не более.

Даже о прожитых с Буровым годах она не сожалела; была уверена, что всё в человеческой жизни закономерно, и любые события приходят в нужное время.

Наконец Юра не выдержал повисшего за столом молчания и отставил в сторону чашку с чаем. Итак, у него у первого сдали нервы. Хоть и маленькая, но победа, и Виктория внутренне, в глубине души, праздновала её, ликовала.

— Вика, как давно ты... знаешь обо всём?

— Не так уж давно, — женщина с любопытством вглядывалась в бледное лицо собеседника. — Но уже успела окунуться в окружающую меня ложь по самое не могу.

— Я понимаю, Вика, что должен просить прощения, но...

— А смысл, Юра? За что просить прощения? За то, что ты меня давно разлюбил? А может, и не любил никогда? Или за то, что использовал в течение прошедших двух лет? Я понимаю, когда человек случайно или неосознанно накосячил и просит прощения. А когда человек годами лжёт и притворяется... О каком прощении... О каком сожалении может идти речь?

— Откуда такие выводы? — Буров сдвинул тёмные брови и придал лицу максимальную серьёзность, но не стал от этого более убедительным.

— Сначала я думала, что Софья Алексеевна тебя обманывает, и ты рогат, но после поняла: это ты вводишь в заблуждение свою возлюбленную. И не только её.

— Что за бред, Вика?

В голосе Юрия зазвучали высокомерие и презрение, однако побледневшее ещё сильнее лицо говорило обо всём более красноречиво.

— Как давно ты понял, что дело в тебе? Когда признался самому себе в том, что Софья в течение продолжительного времени не может забеременеть, но причина не в ней?

— Почти два года назад, — перестав бездарно актёрствовать, спокойно и задумчиво ответил Юрий, который и сам порядком устал от собственного нелепого лицедейства. — Проверился, и...

— Понимаю, что по меньшей мере глупо задавать такой вопрос, но всё же спрошу: если ты всё понял, почему не предложил мне стать матерью твоих детей? Неужели так уж важно, что там подумают окружающие? Сначала не получалось, а потом получилось, вот и всё. Так бывает.

Юрий сжал зубы и сложил руки на широкой груди, и Вика поняла: он не собирается обсуждать данную тему.

— Хорошо, скажу сама. Потому что ты влюбился в Софью Алексеевну и мечтал, чтобы детей тебе рожала именно она. Решил привязать её к себе покрепче, чтобы наверняка. А меня ты давно не любишь, но когда всё понял, притих, затаился: я нужна была для дела. У меня есть своё назначение, потому моё исчезновение не планировалось. Интересно, как долго ты надеялся вести двойную жизнь? Год? Два? Десять?

— Я же не спрашиваю тебя о том, сколько лет ты лгала мне, глядя в глаза, Вика? Но сама придумать ты подобное не смогла бы. Вы действовали заодно с мамой, я уверен.

— Да, ты прав. Мы были заодно с Ниной Анатольевной. Она щадила вас с Платоном Андреевичем и заботилась о репутации рода Буровых. Я лгала, потому что любила тебя, а ты лгал, потому что не любил меня. Но на выходе — одно и то же. Ложь — она и есть ложь, как её ни разукрась и ни принаряди. А Платон Андреевич в курсе твоих проделок в клинике репродукции?

Буров нехотя покачал головой:

— Пока нет. Хотя о мальчиках он знает и общается с ними.

— Пока не в курсе? — усмехнулась Виктория. — А Софья Алексеевна?

И вот тут Юрий по-настоящему испугался, это было очень заметно. Он выпрямился, во все глаза глядя на жену.

— Вика, ты ведь не посмеешь?

Голос его звучал глухо и умоляюще. Зря она думала, что ничего не чувствует. Ей больно, очень больно. Даже несмотря на то, что она прекрасно понимает: Буров не обязан ей за её многолетнюю ложь и не должен быть благодарен.

Хотя... Ещё неизвестно, кто тут главная жертва. Софья Алексеевна, например, уверена в том, что биоматериал принадлежал её возлюбленному. Она безоговорочно верит Бурову, и ей никогда даже не придёт в голову проверить родство детей и их отца. Безумно влюблена и готова со всем миром бороться за свою любовь. Согласна на роль тайной жены.

А Платон Андреевич? Он уверен, что нянчит собственных внуков. А он нянчит и спокойно смотрит в глаза Вике, продолжая использовать её. Ему даже в голову не приходит сказать ей правду и отпустить её. Дело прежде всего, а клиники ведёт Вика как ни крути.

— Ловко ты всё организовал, Юрик, — кивнула Виктория. — И знаешь... Я не верю в то, что ты вообще в этой жизни кого-то любишь, кроме самого себя. Однако это больше не мои проблемы. Только вот моё молчание дорого сто́ит. Кстати, устранять меня с дороги как лишнего свидетеля абсолютно не в твоих интересах. Вся информация есть ещё у одного человека, а случись что со мной, и он уж сумеет найти для неё достойное применение.

Вика не блефовала, она и вправду сегодня днём скинула Блохину код от банковской ячейки, в которой хранились доказательства. К тому же, Сергей мог много чего раздобыть сам. Она была уверена в том, что если с ней произойдёт нечто нехорошее, Блохин это так не оставит. Буров быстро смекнул, что жена не лжёт, и не стал тратить время попусту.

— Что ты хочешь? — сухо спросил он и проглотил комок в горле.

— Во-первых, квартиру. Я скажу, какую и где. Во-вторых, одну из клиник. Ту самую, первую, которую я когда-то начала вести. В-третьих, развод, быстрый и беспрепятственный. Делить ничего не буду, достаточно того, что я уже озвучила. Ну и в-четвёртых, чтобы вы с Платоном Андреевичем никогда больше не появлялись на моём горизонте. Все четыре пункта обязательны к выполнению.

— Договорились, — кивнул Юрий. — Ты ведь не обманешь?

— А зачем мне это, Юра? Конечно, мне не жаль ни тебя, ни твоего отца, ни Софью Алексеевну, несмотря на весь её трогательный облик. Но во всей этой истории есть два человека, которые абсолютно невинны перед всеми: Лев и Всеволод. Потому совершать зло ради зла я не собираюсь. И ещё очень надеюсь на то, что игра в семью с Софьей Алексеевной тебе не наскучит. Именно ради мальчиков надеюсь. А сейчас я соберусь и уеду отсюда. Дальше от моего имени и в моих интересах будет действовать адвокат, потому все вопросы к нему. Избавь меня, пожалуйста, от общения с тобой. Вещи вывезу позже, когда тебя не будет дома.

Через полчаса Виктория вышла из ворот дома с сумкой, в которую быстро побросала самое необходимое. Достала смартфон, чтобы вызвать такси, поскольку решила не садиться за руль в таком состоянии. Руки дрожали, и женщина с трудом сдерживала слёзы. Всерьёз боялась, как бы у неё не началась истерика.

Пришлось выйти за пределы элитного коттеджного посёлка, ведь непроверенный автомобиль такси туда не впустили бы. Вика не сразу заметила машину с выключенными фарами, припаркованную неподалёку от дороги, ведущей от трассы к посёлку. А потом хлопнула дверца, и из чернильной осенней темноты раздался голос, услышав который, Виктория выдохнула с огромным облегчением.

— А я за тобой приехал, — спокойно сказал Блохин, приблизившись к женщине вплотную. — Так и знал, что ты захочешь сбежать отсюда.

* * * * * * *

— Ты далеко собралась-то? — спросил Сергей, когда машина была почти у трассы.