«Ты очень занят?»

«Не особо, — ответил он тут же. — А что?»

«Поговори со мной, пожалуйста. Лежу под капельницей и жду схватки. Тоскааааа».

Может, кому-то там окситоцин чего-то и давал, а мне — вот вообще ничего. Как будто глюкозу капали. Два раза увеличивали дозу, без конца измеряли давление у меня и сердечные сокращения у ребенка, проверяли раскрытие, которое сначала вроде пошло, а потом застопорилось.

«Что-то со мной не так», — жаловалась я Юре и получала в ответ вариации на тему «держись, все будет хорошо». Впрочем, мне было без разницы, какие глупости он там писал, лишь бы оставался на связи.

— Какая-то ты, Юля, неправильная, — вздохнула Алла Петровна, в третий раз увеличив дозу. — Это уже предел. Если сейчас не сработает, будем кесарить.

Организм испугался, да так, что я взвыла: схватки начались неожиданно и резко, сразу пошли часто, причем не в живот, а в поясницу, раскатываясь оттуда тянущей болью по всему телу.

«Блин, как больно-то!» — ныла я в воцап в перерывах, которые становились все короче, и даже не особо вчитывалась в ответы.

«А что, совсем без обезболивания?»

Хороший вопрос, Юра!

В капельницу добавили чего-то, но это не помогало. Я клянчила эпидуралку и получала один и тот же ответ: еще рано. А потом вдруг стало поздно. Закружилась голова, в ушах зазвенело, сердце колотилось за сотку.

— Прекрасно, — вздохнула Алла Петровна, в очередной раз измерив мне давление. — Доза высокая, пошла реакция на окситоцин. Сто на семьдесят, это маловато. Не страшно, но эпидуралку нельзя. Хорошо, что не поставили, все равно пришлось бы снимать. Ведь как чувствовала же!

«Юр, ты поезжай домой, — спохватилась я в начале седьмого. — Еще не скоро. Ночью, а может, даже и утром. Если не сдохну».

«Ненене, какое сдохну?! Не вздумай! Хочешь, буду по дороге голосовые отправлять? Или просто наберу?»

«Набирать не надо, я тут в основном матом разговариваю. А голосовые — класс, давай, спасибо. Новости какие-нибудь рассказывай, да все равно что. А я писать буду между схватками».

Он ехал домой, записывал сообщения, и я слушала их под схватку, завывая в голос. Потом, когда немного отпускала, набивала ответ.

«Забыл, сегодня свеженькое. У нас в Лемболово медпункт грабанули. Выбили стекло, вынесли лекарства. Хотя не знаю, что там можно было тащить, хлам всякий. Макс сегодня в академии, завтра поедет акт составлять. Вот только хрен он туда пролезет на своей табуретке, все снегом завалило. Как думаешь, что бы я сделал на его месте?»

«Не знаю, что ты, а я бы уломала Нинку на джипе».

«Во-о-о! Аналогично. А давай свой закрытый тотализатор устроим? Спорим, что они вдвоем поедут?»

«Блин, Липкий, ну что мы за свиньи???»

«Я свинья и ты свинья, все мы, братцы, свиньи. Помнишь, из какого мульта? Ну так что? Спорнем?»

«Кошкин дом. Нет, не спорнем. Потому что я тоже за это».

«Ну и ладно. Ставки сделаны. Либо оба выиграем, либо проиграем».

«ЫЫЫЫЫЫ, КАК БОЛЬНО!!! Одна надежда, если я умру, Тему Света заберет. Или Филя с Аленой».

«Слушай, ты это прекрати уже! Хватит хрень всякую нести! Я тебе хотел кое-что важное сказать, но теперь не скажу. Потом скажу. Если не умрешь».

«Ну вот! Теперь точно нельзя. А то ведь и не узнаю».

«Иманно!»

К полуночи схватки шли уже раз в две минуты, но до полного раскрытия так и не дошло. Казалось, меня медленно раздирают в лоскуты, снизу доверху. Сводило ноги, сильно тошнило — прямо как в токсикозные времена.

— Не могу больше! — проскулила я сквозь слезы, когда в очередной раз зашла Алла Петровна.

— Юля, для кесарева показаний нет. Потерпи, уже скоро. Часа два. Или три.

— Что?! — взвыла я. — Три часа?!

Пискнул телефон.

«Юль, чего замолчала? Как ты там?»

Пальцы мазали мимо букв, записала голосовое:

«Юрка, я правда уже не могу. А говорят, что еще три часа».

«Юлечка, ну потерпи, солнышко! Ты же сильная, ты справишься! Все будет хорошо, правда!»

«Скажи еще раз, что я солнышко», — попросила я жалобно, вспомнив самый первый день нашего знакомства.

«Солнышко! Мое солнышко!»

«Спасибо! — всхлипнула я. — Юр, ложись спать, тебе на работу завтра. А я все равно сейчас ни писать, ни говорить уже не могу. Напишу, когда в родовую пойду. Ну и потом».

«Да прям я спать буду. Держу кулаки. Целую! Удачи! Жду хороших новостей!»

Его голос был как спасательный круг, а без него я окончательно погрузилась в океан боли, похожий на кипящую лаву. Время остановилось. Сколько прошло? Два часа? Три? А может, уже наступило утро? Мне давали подышать чем-то через маску — это помогало, но очень слабо. Зато растормозило что-то в голове, и я начала вслух разговаривать с Тёмой. Уговаривала не бояться и потихонечку выбираться, потому что я его очень жду.

Наконец после очередного, наверно, стотысячного, осмотра на лотке, когда я уже вопила как резаная, Алла Петровна бодро скомандовала:

— Ну все, Юля, раскрылось, бежим рожать.

— Бежим? — проскрипела я. — А он не вывалится по пути? Ребенок?

— Если не начнешь на ходу тужиться, то не вывалится. Сейчас снимем капельницу, тихонечко встанешь и пойдешь в соседнюю комнату. Даже в коридор выходить не надо. Пару схваточек стоя, а потом на стол. И дальше все только по команде.

Каким-то образом я еще умудрилась скинуть Юре обещанную голосилку, что иду рожать. Как перешла в родблок и залезла на стол — выпало. Зато отчетливо сфокусировалась на часах, висящих напротив.

Половина четвертого…

И еще сорок минут адского ада.

Господи, как только женщины рожают потом снова?!

Больше никогда! Никакого секса! Ни с кем! Ни за что на свете!!!

Ну… если только ради вот этого момента терпят снова — когда вырывается из тебя что-то огромное, скользкое и приходит невыносимое облегчение, а с ним — победный вопль новорожденного. И тогда снова раздирает в клочья, но уже не от боли, а от счастливых слез.

Я даже еще успела испугаться, услышав акушеркино:

— А крови-то на нем откуда столько?

И тут же ответ Аллы Петровны:

— Это ее кровь, — и мне: — Юля, пришлось тебя подрезать немного. Сейчас полежишь, отдохнешь, потом зашью аккуратно. Ну, смотри, мамочка, кто у нас тут?

Показав красного сморщенного мальчишку со слипшимися светлыми волосиками, акушерка положила его мне на живот.

— Тёма, — всхлипнула я, погладив по спинке. — Артем.

Глава 36

Юра

А я ведь чуть не сказал, что люблю ее. И думал потом, в тему это было бы или нет. Так и не решил, махнул рукой.

Интересно, вспомнит потом, что я обещал сказать что-то важное? Хотя важное — это для меня. А для нее?

Вот нашел о чем сейчас голову ломать.

Весь день, с той минуты, когда Юля написала, что началось, я реально сходил с ума. Все тупые мысли, что это не мой ребенок, как метлой вымело. Потому что думал только о ней. Лишь бы с ней все было хорошо. Особенно, когда она понесла, что больше не может и вотпрямщас помрет. Аж затрясло.

Когда-то меня так сильно шибануло маминой смертью, что я сознательно выбросил любовь из своей жизни. Ну, сначала, может, и бессознательно, а потом уже с четким пониманием того, откуда растут ноги. Не любить — чтобы больше не терять. Потому что это слишком тяжело, слишком больно. Неважно, умирает любимый человек или просто уходит. Может, хороший психолог и подкрутил бы мне винтики, но я в это не верил. И вообще считал, что это как-то… стыдно.

Вот так и дожил до четвертого десятка, обходясь короткими отношениями без обязательств, без привязанности. А потом вдруг срубило так, как и представить себе не мог. И сейчас хотел только одного: чтобы с ней все было в порядке. Пусть даже не со мной — лишь бы она была. Жила…

Господи, пожалуйста, пожалуйста, умолял я, дожидаясь ее ответа. Сжимал телефон в руке, бродил по квартире кругами. Пожалуйста, пусть все будет хорошо.