Ложь. Наглая, беспардонная ложь. Я вижу, как Ника вскидывает голову, глядя на отца с недоверием. Она слишком умна, чтобы купиться на это.

— Это неправда, — говорю я, сдерживая гнев. — Дети, причина совсем в другом...

— Мама, пожалуйста, — снова перебивает Павел, теперь с оттенком раздражения. — Давай не будем втягивать детей во взрослые разборки. Главное, что они должны знать — мы оба их очень любим, и ничего не изменится.

— Но что-то ведь изменится? — тихо спрашивает Ника, впервые подавая голос. — Мы не будем больше жить все вместе.

— Да, принцесса, — Павел улыбается ей. — Но это не страшно! У вас будет два дома. И в каждом будет своя комната, свои игрушки, свои правила.

— А с кем мы будем жить? — спрашивает Даниил, и его голос дрожит. Вижу, как у него подрагивают губы — предвестник слёз.

— Это решит суд, — отвечаю я честно.

— Но я хочу, чтобы вы жили со мной, — говорит Павел, снова глядя на меня с вызовом. — Я считаю, что так будет лучше для всех. У мамы очень ответственная работа, она часто задерживается, бывает уставшей...

— Папа! — восклицает вдруг Ника. — Но мама всегда с нами! Даже когда работает!

— Конечно, солнышко, — Павел гладит её по голове, — мама очень старается. Но в последнее время у неё столько сложностей... И на работе проблемы, и со здоровьем не всё гладко...

Я не верю своим ушам. Он использует моё временное отстранение от операций, чтобы убедить детей в моей профессиональной несостоятельности. А теперь ещё и намекает на несуществующие проблемы со здоровьем.

— У меня всё в порядке со здоровьем, — возражаю я, стараясь говорить спокойно. — Просто небольшие организационные вопросы на работе.

— Конечно, конечно, — Павел кивает с преувеличенным пониманием. — Но согласись, детям нужна стабильность. А сейчас ты не можешь её обеспечить.

Даниил уже открыто плачет. Слёзы текут по его щекам, он всхлипывает, цепляясь за руку отца.

— Я не хочу, чтобы вы разводились, — говорит он сквозь слёзы. — Я хочу, чтобы всё было как раньше!

— Это невозможно, чемпион, — Павел прижимает его к себе. — Но знаешь что? Тебе понравится новая жизнь. У тебя будет большая комната, новый аквариум, а ещё... помнишь Веронику? Ту тётю, которая показывала тебе фокусы? Она тоже будет часто с нами.

Вероника. Он уже планирует жизнь с ней и детьми. Уже представляет её как часть их жизни.

— А мама? — спрашивает Даниил, поднимая на меня заплаканное лицо. — Мама будет жить с нами?

— Нет, малыш, — отвечаю я, и голос дрожит вопреки всем усилиям. — Мама будет жить отдельно. Но вы будете приходить ко мне, оставаться ночевать. Мы будем видеться так часто, как только возможно.

— Если суд позволит, — добавляет Павел тихо, но достаточно громко, чтобы дети услышали.

Ника вскакивает с дивана, смотрит на отца с таким гневом, какого я никогда не видела на её лице.

— Это всё из-за неё, да? — спрашивает она прямо. — Из-за твоей Вероники?

Лицо Павла каменеет на секунду, потом снова принимает выражение терпеливого родителя.

— Нет, Ника, это не так, — говорит он. — Взрослые отношения сложнее, чем кажется. Вероника здесь ни при чём.

Ложь, снова ложь. Я вижу, как Ника качает головой, не веря ни единому его слову.

— Мне нужно сделать уроки, — говорит она сухо и направляется к лестнице.

— Ника! — окликает её Павел. — Мы ещё не закончили разговор!

— А мне кажется, что закончили, — отвечает она, не оборачиваясь, и поднимается наверх.

Даниил всё ещё плачет, прижавшись к отцу. Павел гладит его по голове, шепчет утешительные слова. Играет роль идеального родителя, поддерживающего ребёнка в трудную минуту. Только он сам и создал эту минуту.

— Ты мог бы выбрать другое время, — говорю я тихо, когда Даниил немного успокаивается. — И другой подход.

— Нет идеального времени для таких новостей, — парирует он. — И я хотел, чтобы дети знали правду.

— Это не правда, — возражаю я. — То, что ты им сказал — манипуляция чистой воды.

— Называй это как хочешь, — он пожимает плечами. — Дети теперь знают, что мы разводимся. И что я хочу, чтобы они жили со мной. Это всё, что имеет значение.

Он поднимается, берёт Даниила за руку.

— Пойдём, чемпион. Поиграем в твою новую игру, пока ты не успокоишься.

Они уходят наверх, а я остаюсь в гостиной, сжимая подлокотники кресла так, что белеют костяшки. Павел всё спланировал. Выбрал момент, подготовил слова, использовал своё влияние на детей, чтобы настроить их против меня.

Вечер проходит в напряжённой тишине. Ника не выходит из комнаты, даже на ужин. Даниил сидит рядом с отцом, иногда всхлипывая. Я пытаюсь говорить с ними, объяснить свою позицию, но Павел мастерски перехватывает разговор, направляя его в нужное ему русло.

После ужина укладываю Даниила спать. Он обнимает меня крепко-крепко, словно боится, что я исчезну.

— Мамочка, — шепчет он, — а если я буду очень-очень хорошо себя вести, ты передумаешь и останешься с нами?

От его слов сердце разрывается на части.

— Милый, — говорю, обнимая его, — это не из-за тебя. И не потому, что ты плохо себя ведёшь. Просто... взрослые иногда принимают сложные решения.

— Но папа сказал, что если бы ты меньше работала...

— Папа ошибается, — перебиваю я мягко. — Это не из-за работы. И я никогда, слышишь, никогда не перестану быть твоей мамой. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом.

Он засыпает, всё ещё держа меня за руку. Сижу рядом, глядя на его лицо, такое безмятежное во сне. Как объяснить восьмилетнему ребёнку предательство, ложь, манипуляции взрослых? Как защитить его от цинизма, который пытается привить ему Павел?

Выхожу из комнаты Даниила, останавливаюсь у двери Ники. Тихонько стучу. Нет ответа.

— Ника? — зову осторожно. — Можно войти?

— Я делаю уроки, — доносится её глухой голос. — Поговорим завтра.

Не настаиваю. Ей нужно время, чтобы переварить услышанное, найти собственное отношение к ситуации. Ника всегда была такой —