— Просто замечательно… Твою мать.

Матерясь себе под нос, я возвращаюсь в машину и в бессильной злобе бью ладонями по рулю.

Этот старый упырь переходит все границы.

Как же он меня бесит, господи!

И это точно он приказал не впускать меня. Мать бы никогда так со мной не поступила.

Наверное…

Я тянусь за сигаретами, но в итоге хватаю телефон и звоню матери.

— Мам? Что происходит? Почему меня к Марку не пускают? Где мой брат? — с ходу набрасываюсь на нее.

— Он дома, — коротко отвечает мама.

— Позвони вашим волкодавам, пусть приведут Марка, я в машине жду.

— Не получится. Служба безопасности подчиняется только Володе. А он запретил Марку с тобой встречаться, — она подтверждает мои догадки относительно отчима.

— Ясно, фюрер вернулся с охоты.

— Да, вчера приехал, — устало произносит мать.

— Что-то я не слышу радости в твоем голосе, — цепляюсь к ее унылой интонации.

— Тима, не лезь. Не нарывайся. Володя… не любит, когда идут против его воли, — не своим голосом произносит мама.

— А мне насрать, что любит твой Володя?! — рычу на нее.

— Немедленно смени тон! — одергивает меня.

— Да какого черта вы делаете?! — все равно продолжаю орать.

— Мы с Володей поговорили, Марку не нужны никакие тренировки.

— А сына вы не хотите спросить?! Ему понравилось! Он там с нормальными пацанами познакомился! Ему нужны друзья! — пытаюсь до нее достучаться.

— Тима… Может, поужинаем? — ни с того ни с сего предлагает мама.

— Ты издеваешься, да?! — вылетает у меня.

— Приезжай. Через час на набережной.

На этом она бросает трубку.

Шокированный таким поворотом я отнимаю телефон от уха и, как дебил, смотрю на экран.

Это что сейчас было? Какой, блин, еще ужин?

Я швыряю телефон на соседнее кресло и смотрю в окно. Над трехметровым забором возвышается особняк, неприступный и мрачный в сгущающихся сумерках.

Мой взгляд скользит выше, туда, где располагается зимний сад. А потом я отчетливо вижу силуэт отчима. Он стоит и смотрит прямо на меня.

Трусливый сукин сын.

Я дергаю рукой, намереваясь высунуть ее и показать отчиму средний палец, но сдерживаю себя от глупой выходки.

Я давно не мальчик и не его пасынок.

Но, покуда отчим решили, что мне не следует переступать порог его дома, так и будет. Я не смогу защитить Марка. А значит, нужно договариваться хотя бы с матерью.

А еще я уверен, мама явно чего-то не договаривает…

Я завожу двигатель, сдаю назад и еду на встречу с ней, намереваясь это выяснить.

* * *

В детстве, мне казалось, я всегда точно знал, чего хочу. Неважно, что это было: пицца, новая видеоигра или морская кругосветка. Не могу сказать, что тогда мне удавалось ставить цели и добиваться их, но я с полной уверенностью мог говорить о своих желаниях. А потом мои желания скатились до уровня потребностей. Я понятия не имел, куда иду. Учеба, отношения с близкими — все казалось каким-то неважным. Я словно плыл в тумане на спущенных парусах. И мне даже нравилось мое саморазрушительное поведение. Я считал себя таким, знаете, бунтарем, мятежной душой, сыном анархии, в действительности же даже смешно вспоминать о тех временах.

Дина верно подметила, сказав как-то, что у меня нет цели. Тогда я подумал: “Что за чепуха?”. Однако сейчас понимаю — каким-то образом мне удалось сдвинуться с мертвой точки и задать направление своему бессмысленному существованию. Речь о моем младшем брате. Ведь раньше меня не волновало, каково ему. Казалось, тот, кто заслуживает внимания, сочувствия и заботы — это я сам. Я злился на родителей. Но, если подумать, лучшее, что они могли сделать для меня — вовремя развестись. Конечно, потом на горизонте сразу же замаячил дядя Вова, и я огребал от него чаще, чем того заслуживал. Но он был для меня никем, пустым местом, левым мужиком, с мнение которого я не собирался считаться. Только вот Марку он не чужой.

А теперь этот урод еще и не впускает меня в свой дом…

Что ж, ему не понравилось, что я возил Марка на пробную тренировку. Полагаю, он в бешенстве.

То ли еще будет…

В ресторан я приезжаю намного раньше матери и от скуки переписываюсь с Диной.

Я: Чем занимаешься?

ДИНА: Собираюсь загрузить стиралку, а потом заняться ужином.

Я: Ммм… Еда. Я буду все.

ДИНА: Чемезов, ты хоть иногда думаешь о чем-нибудь еще, кроме чревоугодия?

Я: Естественно. О прелюбодеянии, например.

ДИНА: Напомни-ка, как так вышло, что я с тобой связалась?

Я: Скоро приеду и напомню. Нафиг ужин, прими ванну.

Мои губы расползаются в улыбке, когда Арсеньева присылает мне в ответ стикер — розовощекого котяру.

О, да, я знаю, как правильно смущать эту девушку.

Мысль о том, что очень скоро я вернусь к ней, немного отвлекает от тревоги за брата.

Мама появляется около восьми.

Как только ей приносят меню, и официант уходит, я обращаюсь к матери:

— Ну и?

— Ты не будешь ничего заказывать?

Я отодвигаю пальцем папку, которую мне принесли ранее.

— Ты же меня сюда не есть позвала. Рассказывай, — продолжаю сверлить мать взглядом.

Выглядит она, как всегда, шикарно. Светлые волосы собраны на затылке, неяркая помада, элегантный костюм, уверенная в себе и педантичная до кончиков ногтей — в этом вся моя мать.

— Даже не знаю, с чего начать… — она закрывает меню.

И так тяжело вздыхает, что ее висячие серьги начинают колыхаться.

— С главного. Зачем ты живёшь с этим уродом?

— Потому что должна, — она криво ухмыляется.

— Ничего непонятно, но очень интересно, — иронизирую я.

Бросив взгляд по сторонам, мама наклоняется ко мне и быстро шепчет:

— Я связана по рукам и ногам. Мне никуда от него не деться. Не буду вдаваться в детали, но моя должность — его заслуга. Если бы не Володя, я бы так и протирала юбку в районной прокуратуре. Володя мне помог. У него большие связи в Москве… Очень большие. На самом высоком уровне. Если бы я тогда знала, чем все обернется…

— Так ты из-за должности с ним, что ли? — у меня появляется брезгливое ощущение.

— И да. И нет. Я знаю, он растопчет меня, как букашку, стоит мне только сделать что-то поперек. У Володи есть на меня кое-что…

— Компромат, что ли? — ахаю я. Мама опускает взгляд, тем самым отвечая на мой вопрос положительно. — И что же ты натворила?

Я потираю глаза, словно мне нужно удостовериться в том, что передо мной сидит именно моя мать. И прямо сейчас эта женщина