Я прогнал Аню из своей жизни без колебаний, но это не помогло. Я видел жену в каждой встречной. Думал о ней все эти годы. А когда снова встретил, чуть не слетел с катушек.

Ненавидел себя за эту слабость. За то, что тянет. За то, что хочется снова сделать ее своей. Но себя ненавидеть страшно, поэтому я ненавидел Аню.

Искренне считал, что это она меня мучает. Тогда как единственный, кто меня мучил, был я сам.

Я собственными руками разрушил свою семью.

Как и мой отец.

Это то, что сломило наконец хребет моей гордыни и позволило прозреть. Увидеть мир таким, как он есть. Осознать, что я наделал.

Все-таки отец прав, и я слабый человек. Потому что открывшаяся правда снова не смогла во мне поместиться. Придавила меня на целый месяц. Не помню, что я тогда делал. Кажется, пил и охреневал.

А еще думал: стоит ли пытаться наладить то, что уже успел испоганить? Я имею в виду свою жизнь.

Все встало на свои места, когда я сменил точку отчета. Если смотреть «из себя», то ситуация невыносима тотально: «горюшко» велико, бывшая жена ненавидит и боится, дочка считает посторонним, а сошедший с ума брат пытался убить…

Это если еще не упоминать о больном колене и располосованной шрамом роже.

Короче, беспросветный мрак.

Но стоит только вылезти из своей тепленькой шкурки и взглянуть на мир не с позиции обиженного ребенка, которому всего недодали, то картина начинает меняться.

Я не могу прокрутить фарш обратно. Не могу все исправить. Не отменю безобразной истерики, которую устроил Ане, выгоняя ее из дома.

Я не могу заставить ее забыть все то, что сделал. Но я могу позаботиться о ней и о Даше.

Как я мог не поверить в беременность?

А, может, и хорошо, что не поверил… Что бы я сделал тогда? Наверно, попытался бы отобрать у Ани ребенка сразу после родов. Хоть от этого безумия судьба меня уберегла.

Мои девочки жили без меня слишком долго. О них заботился другой мужчина.

И мне, судя по всему, нужно сходить поставить свечку какому-нибудь святому за то, что это оказался Давид.

Потому что он только назывался ее мужем. А по факту… по факту я сломал мою девочку, и мужчин она теперь боится.

Не знаю, что бы я делал, обнаружив Аню замужем за тем же Глебом.

Аня изменилась. Она больше не смотрит на мир широко распахнутыми глазами, полными восторга. Раньше так она смотрела и на меня. А теперь от огня в ее глазах остались лишь слабые искры. И те теплятся только тогда, когда она смотрит на нашу дочь.

Я могу раздуть огонь ее души заново. Я уверен в этом. Не для себя. Не для того, чтобы искупить вину.

Просто потому, что я ее люблю и хочу видеть живой.

Пусть моя девочка будет счастлива.

Часть меня хотела бы дать ей возможность выбирать – быть со мной или нет. Но эта часть слишком мала. Она не в силах справиться с другой частью, готовой глотки грызть, доказывая то, что Аня МОЯ.

Вот только кому нужно перегрызть глотку, чтобы вернуть любовь моей женщины? Кажется, придется перегрызть горло самому себе в прошлом…

Так что и здесь я ничего не могу поделать.

Приходится сосредотачиваться на маленьких шагах. Я могу свозить Аню и Дашу на море. Я могу позвонить матери. Я могу постараться наконец стать опорой для оставшейся части моей семьи.

Вот так пафосно я думал, организовывая поездку к теплым берегам для пяти женщин. Мать вашу, как же я был наивен…

49. Герман

Еще в самолете я договариваюсь с Дашей пойти на море сразу, как прилетим.

- Ты обещал научить меня плавать, - напоминает дочка, нетерпеливо ерзая в своем кресле.

Краем глаза замечаю, что Аня поджимает губы.

Ей не нравится энтузиазм малышки. Аня и раньше немного боялась воды, потому что плохо плавает. Медовый месяц мы провели на уединенном тропическом острове. И даже там жена не заходила в воду без меня. И никогда не отплывала далеко от берега.

С мамой и сестрами встречаемся в аэропорту. Неловкость делает меня грубым. И, кажется, я их немного пугаю.

Две черноглазые девчонки прячутся за мать и смотрят на меня оттуда с опаской.

Я видел сканы их паспортов. Младшей, Сабине, пятнадцать. Она до смешного тощая. Широкие джинсы и безразмерная толстовка только подчеркивают это. Длинные волосы Сабина заплела в косу, и все время перекидывает ее с одного плеча на другое.

Старшей, Диане, шестнадцать. Она выглядит гораздо старше сестры. Одета в платье. На лице взрослый макияж.

Понятия не имею, как общаться с девочками – подростками.

Я протягиваю им руку для рукопожатия, как пацанам, но они только больше прячутся за мать.

А вот мама после недолгой паузы порывисто меня обнимает.

Чувствую неловкость и облегчение одновременно. Я ведь не знаю, что все они думают и чувствуют.

Они могут ненавидеть меня, как Карим. Они могут быть обижены на меня за то, что я стал причиной их разлуки с братом.

Но ни мать, ни сестры, кажется, не настроены меня в чем-то винить.

Пока добираемся до отеля, женщины знакомятся друг с другом. Свободнее всего себя чувствует Даша. Она с восхищением рассматривает длиннющую косу Сабины, запросто садится на колени к Диане, чтобы лучше рассмотреть то, что происходит за окном, и бойко отвечает на вопросы моей матери.

Диана постоянно достает из кармана маленькое зеркало, чтобы посмотреться в него. Мама цокает языком каждый раз, когда она делает это.

Сабина в разговоре старается не участвовать. Сидит со скучающим видом, а потом достает из сумки книжку и погружается в чтение.

- Мы же едем, ты испортишь глаза! –делает ей замечание мама.

- Ну и что, - отвечает сестра, не отрывая взгляда от текста.

- Даже не думай, что я разрешу тебе весь день читать! Мы приехали на море, чтобы отдохнуть и познакомиться с семьей Германа.

Аню эти слова смущают. Она краснеет, и отворачивается к окну.

Конечно, моей семьей она себя не считает.

- Ты заставила меня сюда ехать! – огрызается Сабина. – Я что, должна десять дней скучать на пляже, и даже не могу почитать что-нибудь интересное в это время?

Мама краснеет. Диана закатывает глаза. А Даша с открытым ртом переводит взгляд с Сабины на маму.

Смешно, конечно. Подростки бывают ершистыми.