Ладно. Я молчать тоже не буду. И правила я тоже умею соблюдать.

Едва Вадим откатывается в сторону, я подскакиваю с кровати. Где дверь, с какой стороны?!

Угадываю.

Вылетаю на крыльцо и ору во всю силу легких.

– Я тебя люблю, Вадим!

Он показывается на крыльце практически следом за мной, сгребает в свои руки. Тянет назад.

– Ты чего творишь, идиотка?! Ноябрь на дворе, холодно! Соседей перепугаешь!

Когда я приходила работать в эту клинику, я даже предполагать не могла, куда это меня приведет. Я стою голая на крыльце и ору.

– Не буду молчать! – я толкаю Вадима в грудь. – Раз в доме нельзя говорить, слушай тут. Я. Тебя. Люблю! Что хочешь, то и делай! А я тебя все равно люблю!

– А ну марш домой! Еще не хватало, чтобы простыла! А у нашего дома будет репутация порно-притона!

Он все-таки впихивает меня обратно. Проваливается к стене, переводит дыхание, а потом тащит дальше, в кровать.

– Ненормальная, – ворчит, закутывая в одеяло. – Голая, в ноябре, на улицу. Только попробуй схватить пневмонию, сам буду уколы ставить! А я делаю это не очень умело, имей в виду. Вот чего выбежала? Не могла дома сказать?

– Вадим… А как же правило? Что в этом доме нельзя говорить?

Он встает, натягивает белье, джинсы.

– Это правило я только что выдумал. Мы же в этот дом с Булатом на рыбалку ездили, думаешь, мы тут молча бухали? И матушка сюда с котом в отпуск каждый год приезжает, а уж она вообще молчать не умеет. Тоже, как ты, с кофе разговаривает. И с цветами. И с котом, конечно.

– Зачем?.. – только и могу выдохнуть я.

– Я не могу нормально думать и говорить, если я полтора месяца не трахался.

Вот и вся разница. Так невозможно. Я полтора месяца сходила с ума от любви к тебе, Вадим. А ты полтора месяца не трахался.

У меня неконтролируемо набухают слезами глаза. Что мне со всем этим делать, что?! Все расплывается перед глазами – комната, Вадим. И вырываются плачем и всхлипом вдруг слова:

– Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти.

– Не отпущу. Я не могу без тебя.

Я совсем ничего не вижу из-за слез. Вадим снова садится на кровать, сгребает меня вместе с одеялом, затягивает на колени, прижимает к себе.

– У нас с тобой совсем не так, как в классической сказке. Про спящую красавицу. Там принц красавицу будил поцелуем. А у нас…

– У нас с тобой вообще недобрая сказка, – шмыгаю.

– Нормальная у нас с тобой сказка, не выдумывай. И не плачь. Пожалуйста. Я, кажется, и правда, спал до тебя. Давай, Ласточка, поцелуй своего сказочного долбоеба, и он проснется. И скажет все, что ты хочешь.

Поднимаю на него взгляд. Я сейчас красавица такая зареванная – не вышепчешь. Вадим касается пальцем своих губ.

– Сюда.

Словно под гипнозом, тянусь к нему губами. А Вадим сам целует меня, крепко. И прижимает к себе – так же крепко. И прижимается щекой к щеке.

– Часто повторять вряд ли буду, услышь меня с первого раза, пожалуйста. Я тебя люблю.

Вопроса о том, верить или нет, даже не стоит. Я же знаю, что Вадим топит за честность. И если он говорит...

У меня по-прежнему не очень четкая картинка перед глазами. Лучше на ощупь. Вытаскиваю руку из-под одеяла. Кладу ладонь Вадиму на грудь, слева.

– Значит, твое сердце принадлежит мне?

Сверху слышится фырканье.

– Инка, где ты этой романтической хрени набралась? Твое сердце принадлежит мне… – передразнивает. – Не только сердце. И почки, и печень, и селезенка, и вообще, весь ливер – твой.

Мне хочется улыбаться. Смеяться. Хохотать во все горло.

– И палец? – отираю щеки и поднимаю лицо. Вот теперь лицо самого любимого и самого вредного на свете человека видно четко. Между его бровей залегает морщина.

– Палец? На ноге? – вытаскивает из-под одеяла мою ногу, внимательно разглядывает. – Все в порядке у тебя с пальцами. Я хорошо все сделал. Симпатичный лак, кстати.

– Твой палец. На руке. Безымянный.

Наклоняет голову.

– А, это… Согласен.

– На что ты согласен?

– Ну, ты же мне только что предложение сделала? Я согласен.

Самое неожиданное, что в голове вдруг мелькает рудиментарно образ балонника. Какого человека я выбрала, а?

– Эй, вообще-то это ты мне должен был предложение делать!

– Ничего не знаю, ты Ласточка, я Дюймовочка, неси меня в прекрасную страну семейной жизни.

Ничего не могу поделать, все-таки смеюсь.

– Ты чокнутый.

– Кто бы говорил.

– Сделай мне предложение! Как положено.

– Я не делаю предложений. Я ставлю перед фактом. Ты – моя жена. И вся клиника в ближайшие месяцы будет обсасывать факт того, какая ты коварная и как смогла захомутать самого перспективного холостяка клиники.

Перестаю улыбаться. Вадим тоже смотрит серьезно.

– Но ведь это не так, – шепчу.

– Конечно, не так, – отвечает Вадим серьезно. – Но мы никому не скажем правды. Как я безумно, до одури тебя люблю.

И я так же безумно, до одури счастлива.

***

В какой-то старой песне поется: «Если счастлив сам – счастьем поделись с другим».

Именно этим я и занимаюсь. Я нагло и беспардонно счастлива, и только тем и занята, что осчастливливаю окружающих. С утра уже осчастливила Бурова, забрав заявление. Он буркнул только: «Я так и знал». Кир чуть ли не лезгинку сплясал от радости, а Женька одарила меня самой вкусной шоколадкой за хорошее поведение.

И вот я сижу у себя в кабинете, пью кофе с самой вкусной шоколадкой и вспоминаю самые счастливые два дня в моей жизни. Может, еще будут и покруче, но пока эти – самые-самые.

Два дня любви, смеха, секса.

В перерывах Вадим что-то делал по дому, утверждая, что следующим летом мы сюда приедем вчетвером. Так и сказал – вчетвером. Я сначала офигела, а потом выяснилось, что имелись в виду еще его мама и ее кот. Вадим утверждал, что теперь самое сложное – получить одобрение кота. Потому что его мама, оказывается, меня уже заочно любит, а вот Беляш – другое дело, он товарищ серьезный,