- Ты глупый что ли? Мама никогда ни с кем не ругается. Даже когда я ее обижаю, она молча уходит в другую комнату.

- Или уезжает в другой город, - тихо добавляю я. Смотрю на сына, тот выглядит уставшим: тяжело дышит и щурит воспаленные красные глаза.

- И не папа он мне. Я знаю, что не папа. Мама сказала, что вышла замуж и потом родился я, вот так и говорит, представляешь? И все. Сказала, что он потом из Америки приедет и мы все увидимся и поговорим, а когда это потом будет? Я уже постарею и мне не интересно станет. Мама сказала, что он в командировке. А таких долгих командировок не бывает, я в интернете смотрел! Чтобы пять лет и на день рождения не звонить! Нет таких командировок!

Степка кричит, и губы его дрожат от сдерживаемых слез. Мой мальчик со злостью вытирает сухие щеки. Я тянусь пальцами к его красному от обиды лицу, хочу погладить, успокоить, но останавливаю сам себя.

Нельзя, Титов.

Не имеешь права.

- Прости, - тихо произношу своему самому строгому судье. Тому, кто обязательно вынесет мне приговор, потому что я в его крохотном мире большой преступник и злодей, - прости, пожалуйста.

- Ты мой папа?

Степан смотрит на меня исподлобья. Я вижу как он с силой закусил губу, чтобы не плакать при постороннем, но слезы градом катятся по пухлым детским щекам. И каждая слезинка моего сына - на моей совести.

Меня разрывает. Меня душит желание сказать, что я его отец. Что однажды я предал и маму и его и раскаиваюсь об этом. Что не было ни дня, когда я не думал о Соне. Что я так и не забыл, не отпустил, не смирился. Я готов положить жизнь, чтобы исправить свою вину, я сделаю что угодно лишь бы Степа хоть раз назвал меня папой.

В шутку. С обидой. С пренебрежением. С ненавистью.

Но папой. А не холодным и чужим дядей Максимом.

Я хочу сказать все это, но не могу. Не так, не в обход Сони, не подготовив их двоих, ворваться и врасти в их жизнь.

Я совершил одну подлость. На вторую уже не способен.

- Дядя Максим, ты плачешь?

Маленькая пухлая рука тянется ко мне, проводит по щетинистой щеке и поднимается выше, туда где пульсирует болью шрам.

- Нет, малыш, я не плачу. - И это правда. Слезы проявление эмоций, которых у меня давно нет. Внутри я абсолютно, целиком, бесповоротно мертв. - Нет, я не плачу. И нет, я не твой папа. Я бы отдал все на свете, чтобы стать им, но я не он. Прости.

Степа опускает лицо в пол и тяжело всхлипывает.

Я тянусь к сыну, но нить, еще секунду назад связывающая нас, со звоном ревется. Степа дергает плечом, лишь бы до него не касался чужой дядька и отходит в сторону.

- Я так и думал. Значит нет у меня папы. И деда мороза тоже нет. Выдумки одни.

Он отходит в сторону и натыкается на сваленные в углу пакеты.

- Ого, что это?

Я еще не отошел от шока и не сразу понимаю, на что так смотрит мой сын. А потом вспоминаю, как в порыве скупил весь Детский мир, чтобы в следующий раз принести Степе какую-то игрушку. Я не общаюсь с детьми и не знаю, что может заинтересовать шестилетнего парня, а потому тупо сгреб все, что показалось мне приемлемым. Реально все. От конструкторов до мыльных пузырей и огромных коробок с опытами. Машинки на пульте, роботы трансформеры, книги и лазерный меч как у джедая. Я бы за такой душу продал, а Степе по барабану. Он перебирает коробки и отставляет их в сторону.

- Зачем тебе столько игрушек. Ты же большой? - в вопросе не то новая надежда, не то подвох.

- Я… я тестирую их для магазина.

Сын оборачивается и смотрит на меня как на буйно помешенного. Согласен, звучит не очень. Но признаться, что планировал подкупить собственного ребенка - еще хуже.

- О, у тебя есть сова сплюшка? - Степа хватает из этой горы что-то мягкое, бесформенное.

- Ты имеешь ввиду игрушку?

- Сам ты игрушка, - огрызается мой мальчик, - а это сова сплюшка. Три в одном. Лучший друг, мягкая подушка и пушистое одеяло. Так в рекламе говорят.

-Ну, подушка, допустим, - я с сомнением кошусь на круглую пушистую дуру в руках ребенка. - А одеяло где?

Степан открывает молнию на плюшевом боку и мы вдвоем заглядываем в совиное нутро, а потом восхищенно ахаем. Оба. Одновременно.

Он достает из совы мягкий серый плед.

- Задари?! - Глаза мальчика искрятся, но теперь не от слез, а от настоящего восторга.

- Если мама разрешит, ты можешь выбрать любую игрушку.

И Степан тотчас сникает.

- Тогда отбой. После сегодня никаких игрушек и мультиков. Буду неделю стоять в углу. На горохе и читать псалмы.

- Твоя мама бывает такой… строгой? - с сомнением спрашиваю я.

- Она нет. Но няня рассказывала, что так и надо воспитывать баловников. На колени, на горох и читать псалмы. Кстати… ты знаешь, что такое псалмы?

- Нет, - честно отвечаю я и мы оба смеемся. - Дружище, давай я посмотрю в интернете, может там объяснят нам обоим, что это такое.

Степа кивает головой и бежит к столу за моим телефоном. Но взяв его в руки, он испуганно замирает. Веселость слетает с его лица как будто и не было.

- Тебе звонят.

Я в один шаг преодолеваю расстояние между нами и хватаю из рук сына трубку. Соня. Наконец-то она.

И когда я отвечаю, то слышу ее сухой, металлический голос:

- Ты дорого заплатишь за это Титов. Я убью тебя, я клянусь, что просто тебя убью!

Глава 22

Соня.

Мне снился сон. Самый страшный из всех возможных кошмаров, который только можно было представить. В нем я не подвергалась насилию, меня не четвертовали, привязав конечности к четырем разным автомобилям, которые разъезжаются в разные стороны. Никто не выскакивал из зеркала, чтобы утащить меня с собой и даже не набрасывался с бензопилой.

Мне снился сон, в котором Степы нет. Вот он только что был, а вот уже пропал. Я кручусь вокруг себя быстрее юлы, чувствуя как голова подобно волчонку прыгает вверх-вниз, пытаясь