Покрутив пальцами, она опустила взгляд.

— Мне казалось, что я недостойна такой привязанности, поэтому я рассказала ему, как пыталась соблазнить своего пасынка. Я думала, он отвернется от меня. Но он сказал, что все мы совершаем ошибки; все мы совершаем плохие поступки по кажущейся в тот момент хорошей причине. Секс — единственный вид утешения, который я знаю, Агата. Я не говорю, что не понимала, что перехожу черту, предлагая Герману такие утешения, но это не казалось мне таким уж хреновым поступком, пока я не смогла оценить все в перспективе. Илья помогает мне в этом. Он сказал, что мне нужно исправиться. Я уже пыталась извиниться перед Германом раньше. Много раз. Но он думает, что я просто хитро пытаюсь подобраться к нему, чтобы потом наброситься. Я искренне хочу извиниться.

— И что, ты надеешься, что я буду тебе помогать? — такого точно не случится. Она сама заварила эту кашу, и ей нужно было все исправить самой. Конечно, это будет нелегко, но она не заслуживает легкого прощения.

— Просто не вмешивайся. Но вообще, я бы хотела, чтобы мы с тобой поладили. Когда Элеонора встретила Егора, они были очень молодыми. Почти подростками. Я совершила ошибку, решив, что это ненадолго, поэтому я была очень... пренебрежительна и груба с ним, думая, что это мимолетное увлечение. Я ничего не имела против Егора, просто мне не нравилось видеть свою девочку с мальчиками. В любом случае, это плохое первое впечатление оставило на наших с ним отношениях огромный отпечаток. Я не хочу повторять эту ошибку с тобой. Я бы хотела, чтобы мы были друзьями.

Я вздохнула.

— Вот в чем дело, Яна. Я не уверена, что мы сможем быть друзьями. Герман мне небезразличен. Я ненавижу то, что ты с ним делала. Я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу считать тебя другом. Лучшее, что я могу предложить тебе, это вежливое общение. На этом все.

Она тяжело сглотнула.

— Я ценю это. Герман нуждался в заботе и понимании, я знаю. Я пыталась дать ему их. Он не принимал. Даже когда он был ребенком, я не могла сблизиться с ним. Элеонора смогла, чему я была рада. Но он так и не потеплел ко мне. Когда его отец умер, я была его единственным родителем. И это меня пугало. Я не знала, как заботиться о нем, но я не хотела, чтобы он был одинок, — она раздраженно вздохнула. — Я плохо объясняю. Это звучало гораздо лучше, когда Илья выразил это словами. Он меня понимает.

— Это хорошо.

— Другие мужчины никогда не интересовались мной, моей жизнью и моей семьей. А Илья интересуется. Мы разговариваем часами, в постели и вне ее. Как будто он находит каждую маленькую деталь моей жизни восхитительной. У меня никогда такого не было. Даже с отцом Германа.

Волоски на моем затылке встали дыбом. У меня возникло какое-то предчувствие. Я наклонилась вперед.

— Расскажи мне что-нибудь еще об Илье.

Позже в тот же день я пересказала Герману свой разговор с Яной, когда мы с ним ужинали на лоджии. Герман был взбешен, узнав, что она пришла ко мне на работу, и он все больше злился с каждым моим словом.

Потом он застыл, моргая.

— Повтори еще раз.

Я глубоко вздохнула.

— Я думаю, что новым парнем Яны может быть Никита Литвинов.

Он уставился на меня, нахмурив брови.

— Ты серьезно?

— Она сказала, что он постоянно задает вопросы о ее жизни и семье.

— Нет ничего необычного в том, что Илья интересуется своей женщиной.

— Он задает много вопросов о тебе. Даже обо мне.

Это заставило его напрячься.

— О тебе?

— Чтобы понять, смогу ли я помочь наладить отношения между тобой и Яной или нет, — я ковырялась вилкой в тарелке. — Он спрашивал привязана ли я к тебе. Не кажусь ли я ревнивой. Надолго ли мы съехались. Собираюсь ли я знакомить тебя со своим отчимом в тюрьме. Очевидно, он узнал мое имя и сказал, что читает много книг о преступлениях.

— Литвинов пытается составить портрет наших отношений, — догадался Герман.

— Думаю, да. Его восхищает то, что я с тобой, помнишь? Только когда я начала задавать вопросы о нем, Яна, похоже, поняла, как мало информации о себе он дал ей в ответ.

— Яна с таким удовольствием говорит о себе, что иначе она бы и не заметила.

Я пожевала макароны, прежде чем продолжить.

— Она знает только его имя, некоторые основные сведения о его семье и то, что он психотерапевт. Все это неправда, если Илья на самом деле Никита. И, судя по краткому описанию его внешности, которое она мне дала, я уверена, что так оно и есть. Я не сказала ей о своих подозрениях. Если это Литвинов, я не хочу, чтобы он знал что мы за ним следим.

— Яна бы тебе не поверила, — сказал он, пренебрежительно взмахнув вилкой. — Она бы восприняла это как оскорбление, будто кто-то может манипулировать ею и использовать ее таким образом. Может быть, я мог бы попросить Элеонору притвориться, что она заинтересована во встрече с ним.

— Это сработает. Она знает, как выглядит Литвинов.

Герман отодвинул пустую тарелку и потянулся за вином.

— Если это Литвинов, то это было очень смело с его стороны рискнуть и влезть в жизнь Яны.

Я кивнула.

— Он не собирается отступать. У него есть настоящая цель. Может, он нас не обманывал, может, он действительно намерен написать книгу, я не знаю. И меня бесит, что я не знаю.

— Возможно... - он замолчал, когда зазвонил его мобильный. Взяв его со стола, он сказал: — Это Элеонора. Вспомнишь солнце… — Он провел большим пальцем по экрану и ответил:

— Привет, — его тело напряглось. — Что? Ты шутишь? — он скрежетнул зубами. — Точно. Так и сделаю.

Когда он закончил разговор, я спросила:

— Что случилось теперь? — Герман побарабанил пальцами по столу. — Частный детектив, который следит за домом Ромы Теряева, только что позвонил Элеоноре.

Я схватилась за край стола.

— Они видели, как он заходил внутрь?

— Нет. Они видели, как Артур заходил внутрь.

Глава 37

Герман, не теряя времени, позвонил Олегу и попросил его подождать у дома Артура и перехватить его, как только тот вернется. По плану Олег должен был привезти его прямо в «Убежище» и сопроводить в кабинет Германа для небольшой беседы.

Я была согласна с мнением Германа о том, что при мне Артур вряд ли поделится полезной информацией. Он буквально существовал ради того, чтобы портить мне жизнь. И