Из мыслей меня выдернул телефон. Глянула на экран – мама.

– Привет, – поднесла трубку к уху, продолжая одной рукой разминать тесто.

– Привет, доченька, – голос у неё был тихий, но тёплый.

– Как ты?

Я вздохнула, вытирая ладони о полотенце.

– Готовлю ужин. Жду Женю.

Мама помолчала пару секунд, а потом спросила:

– Ты счастлива?

Я замерла.

Пальцы сжали ткань, сердце пропустило удар.

– Да, мам… – голос мой чуть дрогнул.

– Да, я счастлива. Очень…

Она улыбнулась. Я это почувствовала, даже не видя её.

– Тогда это главное.

Я глубоко вдохнула.

– Мам, а ты… Ты же не злишься на него?

– За что?

– Ну, за всё…

Мама снова помолчала.

– Я вижу, как он смотрит на тебя, дочка, – наконец ответила она. – И я вижу, как ты смотришь на него. Мне этого достаточно.

Я прикусила губу. Мама однажды вместе со мной навещала Женю… Их общение мне показалось прохладным, но я видела, как Громов старается… Он винил себя в произошедшем, но я пыталась сгладить это как могла… Виноват не он. Виноват подлец, который решил, что имеет право творить беспредел.

– Он любит тебя, Катя. И любит Максима. Мужчина, который так смотрит на свою семью, достоин второго шанса.

Я смахнула слезу со щеки, рассмеявшись сквозь лёгкую дрожь в голосе.

– Мам, ты сейчас на его сторону встаёшь?

– Я всегда была на твоей стороне, – мягко сказала она.

– Просто мне кажется, что теперь твоя сторона – это и его сторона тоже.

Я зажмурилась, чувствуя, как в груди разливается тепло.

– Спасибо, мам…

– Ну всё, беги, а то тесто убежит, – шутливо сказала она.

– Пусть у вас всё будет хорошо.

– И у тебя тоже.

Я сбросила звонок и ещё пару секунд просто стояла, глядя на телефон.

Мы на одной стороне…

Я стёрла испарину со лба, глубоко вдохнула, а потом улыбнулась.

Да, так и есть.

– Мама, смотри! – раздался восторженный голос Максима, и я обернулась.

Мой сын, с высунутым от усердия языком, возился со шваброй. Половина воды из ведра уже оказалась на паркете, он скорее намыливал, чем мыл, но выглядел таким довольным, что я только всплеснула руками.

– Максим! Ты же сейчас устроишь потоп!

– А что, папа ведь врач! – гордо заявил ребёнок, как будто эта логика была железобетонной.

– Он лечит людей, значит, сможет и пол вылечить!

Я рассмеялась, обняла его за плечи, не обращая внимания на влажные разводы на его штанах.

– Ты у меня самый лучший, – шепнула я ему в макушку, целуя в тёплую макушку.

– Мам? – он замер, поднял на меня большие глаза.

– Что, котёнок?

– Папа теперь всегда с нами будет?

Я глубоко вдохнула.

– Да, малыш. Теперь всегда.

И он верит. Верит мне, потому что Громов не дал повода мне в нём усомниться. Я сама была в этом уверена на миллион процентов!

Вечер настал так быстро, что я даже не успела опомниться.

По квартире разносится запах свежеиспечённых пирожков, лёгкий аромат тушёного мяса с травами, приглушённый свет придаёт уюта, а я, нервно приглаживая платье, прислушиваюсь.

Шаги.

Тук.

Тук.

Тук.

Глухие, уверенные, до боли родные.

Я открываю дверь быстрее, чем он успевает дотянуться до звонка.

Громов.

Господи, какой же он…

Мой.

Он стоит на пороге, усталый, с едва заметной тенью синяков под глазами, но живой.

– Ты мне откроешь? Или мне тут ночевать? – его голос с хрипотцой, а в уголке губ играет ухмылка.

Я стиснула зубы, заставляя себя не сорваться.

– Проходи.

Но он не двигается.

Просто стоит и смотрит.

Смотрит так, что у меня внутри всё сжимается.

Я не выдерживаю.

Делаю шаг вперёд и прижимаюсь к нему.

Просто так. Без слов.

Громов выдыхает, его руки обнимают меня, сжимают крепче, ближе, теплее.

– Всё хорошо, птичка, – шепчет он в мои волосы.

– Я знаю, – отвечаю.

Он заходит внутрь, разувается, а я не могу перестать смотреть.

– Тебя не учили, что пялиться – некультурно?

– Я, вообще-то, в своём доме, могу смотреть сколько хочу, – фыркаю я, развернувшись на каблуках и направляясь в сторону кухни.

Он медленно усмехается.

– В своём доме, значит…

И я замираю.

Что-то в его тоне заставляет меня нервничать.

– Жена.

Я закашлялась.

– Ч-что?

– Ну ты сказала «в своём доме». А это и мой дом тоже…

– Женя…

– А если мой, то и ты моя. Разве не так?

Он делает шаг вперёд.

Я – назад.

– Громов, ты…

– Я дома, Катя. – Он говорит это так, будто это главное, что он вообще хотел сказать за весь вечер.

Я глубоко дышу.

– Ну, хорошо, раз ты дома, то иди, мой руки.

– Ты меня не поцелуешь?

Я прикусываю губу.

– А ты заслужил?

Он улыбается уголком губ, а потом вдруг хватает меня за талию, притягивает к себе и целует.

Чёрт.

Как же он целует.

Как будто не было недель боли, страха, разлуки.

Как будто он вернулся домой не только физически, но и душой.

И я сдаюсь.

Я просто вцепилась в него руками, отвечая на этот поцелуй так, как хотела сделать ещё в тот день, когда он вынес меня с того склада.

Господи, спасибо, что вернул его мне.

– Так, нечестно, – шепчу я ему в губы.

– Ты сама виновата, – ухмыляется он.

Но вдруг из коридора доносится голос:

– Мам, теперь ты будешь носить фамилию папы?

Мы оба замираем.

Максим стоит в дверном проёме, по-взрослому скрестив руки.

Я чувствую, как краска заливает мои щёки.

Громов вдруг усмехается, легко подхватывает сына на руки.

– Конечно, будет, – ухмыляется он.

– Ты же хочешь, чтобы у нас с мамой была одна фамилия?

Максим хлопает глазами обдумывая.

Потом уверенно кивает.

– Конечно, хочу!

– Значит, так и будет.

– А можно я тоже твою фамилию возьму?

Громов напрягается.

Я не дышу.

Максим смотрит на него чистым, открытым взглядом.

– Ты