Мне было страшно, что ее никогда не случится.

Что мне не могло так повести! Это все нереально! Мечта, до которой я почти дотянулась, которая вот-вот должна бахнуть — нереальная. И я повесила вещи. Как знак, что все всерьез.

Забавно, что через неделю после этого, мой мир рухнул.

Молча подхожу к гардеробной и действительно нахожу там свои вещи. Они висят так же, как и висели.

Глаза снова наполняются слезами.

Такое ощущение, словно я просто вышла ненадолго, а не ушла навсегда.

И так обидно…

Потому что мне бы этого хотелось. Чтобы все было иначе, а не так, как есть.

Внезапно накрывает злость.

Я срываю свой спортивный костюм и напяливаю его. С одурью кусаю губу, чтобы больно было физически, а не душой.

Она мечется по клетке. Бьет крыльями по цепям. Ломает их, но снова бьет. Она рвется к нему — хочет ударить, встряхнуть!

Да очнись ты наконец! Хватит…вести себя так! Хватит! Я же уйду! Ты обещал, что не отпустишь, но я уйду! Клянусь! Пожалуйста! Не дай мне уйти! Очнись…

Но в ответ тишина.

Адам не реагирует.

Интересно, о чем он думает? Нет, вру, мне неинтересно. Да и знаю я. Он уверен, что я вернусь. Он мне не верит. И я…могу ли винить? Едва ли. Говорю, а делаю ровно противоположное…

Но я люблю. Отчаянно. Бесконечно. Оправдание ли? Наверно, уже нет. У него тоже истекла дата годности — хватит; я устала.

Выхожу одетая, разворачиваюсь к двери, но тут слышу голос:

— Лиза, пожалуйста…

Встает.

Резко, рывком, делает ко мне шаг. Я застываю.

Он тоже останавливается.

Дышит тяжело.

Ты не хочешь меня отпускать? Я чувствую. Так сделай что-нибудь! Объясни мне…

— Ты же любишь меня!

Нет, это не то.

Горько усмехаюсь.

— Что я смешного сказал?! — злится сильно, — Это разве не так?! Так! И я тебя люблю!

— Знаешь, что меня поражает на самом деле? — спрашиваю тихо, он молчит, — Как ты можешь…так говорить? После всего?

— Я говорю это, потому что правда…я…

Рычит.

Я слышу и чувствую, как стремительно он приближается, но не стараюсь сбежать. Я устала бегать.

С силой поворачивает на себя. В глазах снова то же отчаяние, как кривое зеркало. Я в нем вижу душу свою разломанную…

И смотрю. Смотри! Это и твоих рук дело. Это ты сама позволила с собой сделать…

— Ты же не хочешь уходить!

— Не хочу.

Тоже правда. К чему сейчас врать?

— Рассвет, тогда останься… — шепчет с надрывом.

Руки на щеках ласково обнимают, большие пальцы нежно гладят. Он смотрит на меня так, как смотрят на любимую; он любит; но иногда одной любви недостаточно…

Я отстраняюсь и горько усмехаюсь, глядя себе под ноги.

— Конечно, я хочу остаться здесь. С тобой. С любимым мужчиной в доме, который должен был стать моим будущем…

— Он и сейчас может, любимая…

— Нет, уже не может, — поднимаю взгляд, полный соленой влаги, — Все рухнуло. Ты все разрушил, когда…

— Я тебе никогда не изменял.

Из груди рвется еще один горький смешок, и я стираю слезы рукавом своего худи.

— Видишь? Ты даже не можешь признать! И никогда не признаешь! Но это так! Когда ты спишь с другой женщиной…

— Я с ними не спал.

— Ты их трахал.

— Вот именно. Трахал.

— И ты ждешь, что мне этого будет достаточно? — спрашиваю еле слышно, он немеет.

Ненадолго. Снова тянется — только я отступаю.

Мотаю головой.

— Не надо. Не трогай. Ты делаешь только хуже…

— Лиза…

— Я очень устала, Адам. Сражаться с тобой, как биться со всеми стихиями сразу. И внутри, и снаружи. Это больно.

— Есть разница, — говорит хриплым голосом, брови хмуря, — То, что было с ними, и что есть с тобой…

— Не имеет значения! — повышаю голос, перебивая, — Я все это уже слышала, но не имеет значения! Для меня это не аргумент!

— А что для тебя будет аргументом?!

— Ты знаешь.

Открывает рот, когда я перебиваю его, и тут же захлопывает. Потому что действительно знает. И потому что не скажет. Он же никогда не врет — он не даст обещание. Быть его единственной? Он никогда не скажет мне этих слов…

И я прикрываю глаза, роняя слезы, улыбаюсь сквозь боль. Киваю.

— Видишь? Достаточно лишь напомнить об этом — и ты сразу сдуваешься. Любовь твоя проходит…

— Она не проходит!

— Тогда скажи мне! Всего два слова! Давай! «Ты единственная»! Скажи!

Молчит, от злости мышцы на щеках ходуном ходят, и это худшее, что я видела. Даже хуже, чем его измены…

Отступаю еще на шаг и жму плечами.

Он делает свой на меня.

— Я не могу дать тебе этого обещания, потому что…

Затыкается.

Я снова, как дурочка, жду…слишком долго жду, чтобы насадить на тоненькую цепочку еще хоть какую-то крупицу из его прошлого, но…время откровений прошло. Он мыслит здраво. И его тайна для него важнее…

Мотаю головой с горечью.

— Вот и все.

— Лиза, пожалуйста…

— Пожалуйста, «что», Адам?

— Останься.

— С кем? Мужчина, который был со мной рядом пять лет — мираж; его не существует.

— Существует. Я могу им быть!

— Нет, не можешь. Твои тайны, принципы, твои любовницы — это важнее. А с меня хватит. Я больше не могу пытаться…я устала. Прости.

Разворачиваюсь и делаю шаг к лестнице, когда в спину летит:

— Если я признаю, что изменял тебе, то никогда не верну.

Замираю.

Слышу, он снова шагает ко мне, но останавливается. Не сокращает дистанцию, будто боится…

— Я помню, каково это…когда тебе изменяют. Когда тебя предают. Если я признаю это, то признаю, что делал то же самое. А это не так.

— Как ни называй, это все равно было. Ничего не поменяет…

— Поменяет!

Делает еще один шаг.

— С ними было только мое тело и та часть меня, которую я не хотел показывать тебе.

Хмурюсь и поворачиваюсь. Долго смотрю ему в глаза. В них опять эта пропасть, обрыв, полный одиночества, боли и страха. И он опять толкает