Мой взгляд устремляется на Клэя, но тренер продолжает идти вдоль ряда выставленных на аукцион вещей.

— Кажется, ты хорошо вписалась.

— Я здесь только до свадьбы. Странно узнавать людей только для того, чтобы снова расстаться с ними.

— Это относится почти ко всем профессиям в НБА, — сухо говорит он.

Мне это никогда не приходило в голову.

— Но, конечно, люди могут построить карьеру в городе, если захотят. Харлан здесь надолго — у него есть дом, офис и пять машин.

— Пять, да?

Тренер смеется, а я краснею. Возможно, это не было достоянием общественности.

— От скаутов до генеральных директоров и игроков, мы тащим свои задницы через всю страну и весь мир, чтобы получить возможность быть частью этого спорта, который мы любим. В тот момент, когда ты думаешь, что контролируешь ситуацию, ты понимаешь, что находишься в зависимости от прихоти чего-то большего.

Я думаю о стрессе Клэя из-за его травм, о его желании играть там, где он сможет сделать себе имя. Или развить то, что у него есть.

Все в команде хотят одного и того же, но им нужно это осознать.

Я осматриваю зал и отправляю сообщение.

Нова: Мне нужна твоя помощь.

Не прошло и минуты, как я чувствую, что он подошел ко мне сзади.

— Привет.

— Привет.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь, глядя в красивое лицо Клэя. В костюме он выглядит невероятно.

— Мы с тренером как раз разговаривали...

Я поворачиваюсь и делаю жест мужчине, стоящему позади меня, и Клэй понимает, что его раскусили.

— Он интересовался этими Apple Watch. Я подумала, что раз уж ты так увлечен технологиями, с твоим электромобилем и всем остальным, ты мог бы ему посоветовать.

Глаза Клэя сужаются. Я тебя раскусил.

Я невинно пожимаю плечами. Что?

Но двое мужчин начинают разговаривать, и во мне поднимается удовлетворение. Я дала ему прекрасную возможность помириться. Может быть, даже поговорить о своем будущем здесь.

Я продолжаю спускаться к аукционному столу, гордясь своей хорошо выполненной работой.

Мое внимание привлекает витрина с рамами.

Их содержимое мне до боли знакомо, и сердце начинает колотиться.

Подождите, что это...?

Мои рисунки.

Пять штук.

По одному для каждого из стартеров, включая Клэя.

— Они потрясающие, — говорит женщина рядом со мной. — Хорошая идея — дать подписать их игрокам.

Потому что, как я понимаю, они подписаны игроками.

После ужина и аукциона я все еще нахожусь в шоке.

Кто-то выставил мои картины на аукцион. И люди покупали работы одну за другой.

Более семидесяти тысяч долларов на благотворительность.

До тех пор, пока не было запланировано выставление картины Клэя, и аукционист не посовещался с коллегой, прежде чем вернуться к микрофону.

— Мне сообщили, что это произведение было приобретено частным коллекционером за неназванную сумму.

Толпа застонала.

Робин находит меня после того, как все закончилось.

— Нова, это был очень щедрый вклад.

— Как я могла не знать, что ты рисуешь? — спрашивает Мари. — Это то, чем ты занималась тайком, пока проводила все это время с командой?

— Это замечательно, — Харлан кивает в знак признательности.

— Но… как тебе удалось их подписать? — спрашивает Мари.

— Я помогла, — Брук обнимает меня за талию, на ее лице застенчивая улыбка.

Тогда кто это сделал?

Я не могу спросить, не здесь.

Она возвращается к своему кавалеру, а я пробираюсь к бассейну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ночью во внутреннем дворике пусто, мерцают ярко-голубые огни бассейна.

Я вдыхаю кислород, благодарная за то, что могу побыть одна.

Я никогда не осмеливалась выставлять себя на всеобщее обозрение. Со времен художественной школы у меня не было ни одной выставки. Это было незапланированно. Нахлынувшие эмоции, надежда, благодарность и волнение, переполняют меня.

— Ты коварна. Пытаешься заставить меня и тренера снова быть в хороших отношениях.

Знакомый голос и шаги за спиной заставляют меня обернуться.

Клэй стоит в дверном проеме в дюжине футов от меня.

Кончики его татуировок выглядывают из-за воротника. Он похож на животное, играющее в приручение.

— Это выгодно для тебя и для команды. Ты злишься?

Он неторопливыми шагами пересекает бассейн, пока не останавливается рядом со мной, засунув руки в карманы смокинга.

— Я это переживу.

Его улыбка словно секрет между нами.

— А что насчет тебя? Ты там женщина часа.

Я прижимаю руки к груди.

— Эти рисунки были одними из первых, которые я сделала за сто лет. Теперь они принадлежат людям, которых я никогда не видела. Благодаря тебе.

Никто другой не знал о моих рисунках и не имел мотива.

— Ты злишься, — он не пытается отрицать это.

— Да. Нет, — я люблю свое искусство и была бы польщена и взволнована, если бы кто-то проявил интерес к моим рисункам. — Невероятно, что люди готовы платить столько за подписи.

— Они заплатили столько за твое искусство, — поправляет он. — Ты видишь людей лучше, чем они видят себя сами. Я бы хотел, чтобы ты могла видеть себя такой, какой вижу тебя я.

— Какой?

В воде наши силуэты отражаются от фонарей позади нас, его темные глаза держат в плену мои в нашем общем отражении.

— Когда я вижу твои рисунки, я вижу тебя. Ты смелая, добрая и такая чертовски красивая, что на тебя больно смотреть.

Мое сердце стучит у меня в ушах.

— Никто никогда не делал для меня ничего подобного.

— Крал твои вещи и продавал их с аукциона?

— Именно. Спасибо, — я смотрю на огни, сияющие над бассейном, чувствуя, что меня видят и что я принадлежу этому месту. Меньше всего я ожидала, что я буду чувствую себя своей. — Даже Харлан выглядел счастливым, — продолжаю я. — Он подходит Мари. Я не могу представить себе лучшее парня для нее, даже если вы с ним не сходитесь во взглядах.

Его улыбка исчезает.

— Помнишь девушку в колледже, которая изменила мне, а вся команда солгала об этом? Харлан был тем, кто сказал им держать это в тайне.

Мое сердце разрывается от горечи в его голосе.

— Я не верю...

— Это правда. Я поймал их за две недели до финала. Она призналась, что это происходило и кто помогал это скрывать. Это была идея Харлана — не говорить мне, чтобы не испортить мою игру. Он знал весь семестр, но решил, что победа важнее правды.

Моя грудь напрягается.

— Мне жаль. Должно быть, это был ад.

— Какое-то время. Потом перестало, — больше он ничего не объясняет. — Я решил, что она для меня мертва, и руководство тоже. Я играл