я пришла с запахом будущего, в котором Виктор — тонущий остров. 
— Вы понимаете, — медленно сказал один из них, — что он не оставит это просто так?
 — Я рассчитываю на это, — ответила я. — Я не строю дом. Я разворачиваю фронт.
 Тишина повисла над столом, как дым от первого выстрела. Но я не опустила глаз. Не дрогнула. Мне было нечего терять. А значит — они могли мне поверить. Именно поэтому.
 Я не пришла просить. Я пришла предложить сделку с тенью — и выйти из неё светом.
 * * *
 Я не верила, когда он сказал, что нашёл отчёт. Не потому что сомневалась в Владимире — он мог достать всё, даже то, что казалось давно утонувшим в архивах пыльного забвения. Я не верила, потому что не была готова. Не была готова взглянуть в глаза тому, что так долго жило во мне без имени, без фактов, только болью. Но я всё равно открыла папку.
 Пальцы дрожали, когда я листала страницы — гладкие, чиновничьи, холодные. Формулировки были отточены, стерильны, вычищены до автоматизма. "Причина смерти — несовместимая с жизнью черепно-мозговая травма в результате падения." — слова, выверенные до отвращения. Ни эмоции. Ни подробностей. Ни правды.
 Не было записки. Не было показаний. Не было даже анализа крови. Ни отпечатков, ни времени смерти, ни фото с места — только схемы. Только штампы. Всё — слишком чисто, как если бы кто-то вымыл не просто комнату, а саму память о том, что там произошло.
 Я сидела за столом, склонившись над этими бумажными останками моей сестры, и чувствовала, как внутри медленно нарастает дрожь. Она была — всего восемь. Ребёнок. Светлый, тонкий, с крошечными ладошками, пахнущими кремом с клубникой. Она не могла… она не…
 — Это не несчастный случай, — сказала я вслух, сама себе. — Это было убийство.
 Когда я произнесла это, во мне щёлкнул какой-то внутренний замок. Как будто я всю жизнь держала запертой комнату, в которую боялась войти. И теперь — вошла.
 Владимир позже нашёл его — следователя. Сейчас — седой, обрюзгший, с мешками под глазами, в дешёвой кепке и протёртом пальто. Не герой, не чудовище. Выживальщик. Один из тех, кто гнулся, когда надо, молчал, когда платили, и теперь сам был тенью. Его фамилия стояла в деле Елены. Он подписал заключение. Он закрыл всё, как «несчастный случай». Он убил — словом, подписью, равнодушием.
 Я встретилась с ним в кафе на окраине — месте, где пахло старым жиром и дешёвым алкоголем. Он не смотрел мне в глаза. Я тоже не сразу села. Стояла над ним, пока он жевал воздух губами, как рыбина, вытащенная на сушу.
 — Я не знала, что в восемь лет дети могут прыгать с лестницы с намерением умереть, — сказала я. — Вы знали? Или вам просто заплатили, чтобы не задавать вопросов?
 Он замер. Напрягся. Потом вздохнул. Сгорбился.
 — Это было не моё дело, — выдавил он. — Мне сказали оформить. Всё уже было готово. Мы даже на место не ездили. Мне передали бумаги. Я подписал. Я…
 — Кто сказал?
 — Штаб Виктора. Через старшего. Всё было решено.
 Он не сказал больше. Не нужно. Я и так всё поняла.
 Мою сестру не спасли. Её не защищали. Её убрали, чтобы она не заговорила. Чтобы не помешала кому-то важному. Чтобы никто не спросил, почему у восьмилетней девочки синяки, откуда у неё страх перед одним взрослым мужчиной. Чтобы не было следа. Ни слова. Ни дыхания.
 Только — пустота. И подпись.
 Когда я вышла на улицу, мне казалось, что у меня в груди не сердце, а кусок льда с вкраплением пепла. Я не плакала. Я не кричала. Я шла — и чувствовала, как с каждым шагом во мне рождается не ярость.
 Холод.
 Расчёт.
 Цель.
 Теперь я знала, что он сделал.
 И знала — что сделаю я.
 Он передал мне папку не сразу. Долго смотрел в стол, будто взвешивал, имеет ли право дать мне то, что может разрушить не только Виктора, но и самого его — задним числом. Он не извинялся. Он не просил прощения. Только выдохнул глухо:
 — Тогда вы были ребёнком. Вы не могли знать, что там случилось. А я — мог. Но не сделал ничего. Потому что мне сказали: не трогай.
 И положил передо мной.
 Ту самую папку.
 С выцветшей лентой. С печатью.
  ДЕЛО № 1173-Z. Зорина Елена. 8 лет.
 Я открыла, как вскрывают тело.
 «Тело Зориной Елены обнаружено 14 мая 2002 года в частном загородном доме, принадлежавшем семье Виктора К. Обнаружено в вечернее время на полу в кухонной зоне, в положении на спине, с травмами головы и рассечением подбородка.»
 «По показаниям матери Виктора К., в момент инцидента девочка находилась одна. Сама свидетель находилась во дворе. Виктор К. также подтверждает, что в момент трагедии находился на втором этаже. Свидетелей происшествия не установлено.»
 «Характер травм: закрытая черепно-мозговая травма, внутричерепное кровоизлияние, множественные ушибы мягких тканей (спина, внутренняя поверхность бедра, плечи), частичные ссадины кожи на локтях и запястьях. Выявлен подкожный гематомный след в области шеи с левосторонней компрессией трахеи.»
 «По предварительным заключениям, смерть наступила мгновенно в результате удара тупым предметом по затылку. Наличие следов волочения тела не установлено.»
 «Следов борьбы или проникновения в дом не обнаружено.»
 «Девочка находилась в одежде домашнего типа: футболка, шорты. Нижнее бельё отсутствовало. Обнаружено рядом со спальным диваном в сложенном виде.»
 «Зафиксированы ссадины в области внутренней стороны бедра, мелкие разрывы слизистой…»
 «Следователь не назначил дополнительных экспертиз ввиду “отсутствия состава преступления” и по заявлению опекуна о нежелании предавать делу огласку…»
 «Гематомы в подреберье, на ключице, за ухом — давностью не менее 4–7 суток.»
 «Подногтевые ткани содержат чужеродные биологические включения (эпителиальные клетки), не исследованы.»
 «Экспертиза наличия следов биологических жидкостей на теле и белье не назначалась. По заключению следователя — "отсутствуют основания".»
 Я продолжала читать, не моргая. Глаза не щипало — они были сухими. Всё внутри меня было сухим. Каменным. Как будто боль вышла раньше, а теперь осталась только точность факта. Лезвие знания.
 Ребёнок.
 Одна.
 В доме, где доверие должно было быть воздухом.
 Он был там.
 И никто не спас её.
 «Официальная причина смерти — несчастный случай. Уголовное дело не возбуждено. Запрос на повторную экспертизу от родственников не поступал. Дело закрыто.»
 На последней странице — подпись.
 Тонкая, как игла.
 Закрыто.
 Подписано.
 Утверждено.
 А я…
 Я просто сижу.
 С этой папкой на коленях.
 С жизнью моей сестры — сложенной в 16 листов.
 С её смертью —