- Надеюсь, они у тебя послушные, - поддерживаю шутку. - Спасибо.

Казалось бы, все решилось благополучно, но сердце почему-то никак не желает успокаиваться. Наоборот, бешено скачет по ребрам, щедро выбрасывает адреналин в кровь, выпрыгивает из груди. Непонятное предчувствие выворачивает душу наизнанку. Убеждаю себя, что это просто страх перед собеседованием, однако легче не становится.

- Посидите тихонечко, хорошо? – договариваюсь с подозрительно затаившимися двойняшками, устраивая их на диванчике в холле больницы. - Подождем дядю Германа, - намеренно делаю акцент на слове "дядя", но они пропускают его мимо ушей.

- Пи, - просит Руслан, смешно высовывая язык, как собака.

- Дай, - поддерживает его Виола, сжимая и разжимая ручку.

- Хорошо, но только не балуйтесь.

Они смотрят на меня большими, невинными глазками, мило взмахивают длинными ресницами и качают ножками. Изображают из себя послушных деток, но я прекрасно знаю, что это не так. Поэтому ни на секунду не упускаю их из поля зрения.

Отхожу буквально на пару шагов – к автомату с водой. Беру себе минералку, а двойняшкам - яблочный сок. Краем глаза постоянно наблюдаю за ними, чтобы не разбежались в разные стороны, как тараканы. Они могут!

От неконтролируемой паники, накатывающей волнами, пересыхает во рту, так что я на ходу откупориваю свою бутылку и с жадностью пью прямо из горла.

Давлюсь водой, едва не захлебнувшись, когда слышу прыжки, дробный стук босоножек об пол и радостное:

- Па-а!

Теряюсь на мгновение.

«Если бы они знали настоящего отца, то не искали бы его в каждом знакомом мужчине», - звенит в ушах хлесткая фраза моего брата, которую он не устает повторять, когда двойняшки в очередной раз называют его или деда милым словом «па». Назар давно догадался, от кого они, но не вмешивается, за что я ему очень признательна.

У нас самый чудесный папочка на свете, о котором только можно мечтать, просто у него другая семья в сердце. И так будет всегда.

Сквозь проступившие слезы и кашель я, словно в замедленной съемке, наблюдаю, как двойняшки скачут в сторону лифта. Машинально протягиваю руку, чтобы перехватить их, но взмахиваю пальцами в воздухе. Две мини-торпеды летят со скоростью света, а я цокаю на каблуках следом.

- Па-па-а! – настойчиво зовут малыши.

Кажется, я знаю, кому это адресовано. Конечно! Они ведь так тосковали по любимому Герману.

Боже, как неудобно!

В солнечном сплетении неприятно жжется, а я ускоряю шаг, что не ставить Демина в неловкое положение перед коллегами. Он хоть и реагировал всегда с юмором на детское наивное «па», однако не следует злоупотреблять его добротой. Я пыталась их переучить, но разве таким крохам объяснишь, что у них есть только мама?

- Какие же непоседы! Стойте немедленно, - зову их негромко, чтобы не переполошить весь персонал. На нас и так косятся медики, проходя мимо. - Руслан! Виола! Вернитесь к маме! Непослушные, - вздыхаю, качая головой. - Меня уволят, так и не успев принять.

Помахав ладонью Герману, который выходит из лифта, я вдруг замечаю, что мои шустрики остановились на доли секунды перед неожиданным препятствием. Один из врачей присел напротив них, видимо, чтобы задержать, пока я бегу следом. Очень мило и заботливо с его стороны, однако напрасно. Мои дети не признают чужих людей. Задрожав, как два птенчика, обходят мужчину и мчатся за поддержкой к тому, кого знают с рождения.

С улыбкой смотрю, как двойняшки обнимают Демина за ноги, и только потом опускаю глаза, чтобы поблагодарить случайного помощника, который так и замер с пустыми, зависшими в воздухе руками. Однако слова застревают в горле, когда он запрокидывает голову – и мы схлестываемся взглядами.

Наш зрительный контакт становится для меня настоящим испытанием. Я почти убедила себя, что отболело и забылось, но сейчас похороненные глубоко внутри чувства воскресают и рвутся наружу. Рана свежа и кровоточит, будто мы только вчера расстались и не было этих долгих лет разлуки.

- Гордей? – слетает с пересохших губ, и его имя становится катализатором.

Сжимаю руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Пытаюсь сделать вдох… и не могу! Превращаюсь в камень под платиновым взглядом. Не моргаю, как завороженная.

Не смотри на меня так, Одинцов! Не смей! Так, будто не забыл. Будто все это время… ждал.

- Здравствуй, Виктория, - холодно приветствует меня, поднимаясь с колена.

Теперь мы напротив, лицом к лицу. Он так близко, что я могу поднять ладонь и дотронуться его гладко выбритой щеки кончиками пальцев. Я впускаю в себя знакомый запах и, кажется, чувствую тепло мужского тела.

Ловлю себя на мысли, что хочу обнять его. Без лишних разговоров и тягостного выяснения отношений. Просто нырнуть в его сильные руки, расплакаться на мощной груди, почувствовать себя слабой, но защищенной. Как в нашу единственную ночь вместе.

Видит бог, каких усилий мне стоит держать свои эмоции в узде.

Взмахиваю ресницами, перевожу дыхание и рвано киваю в ответ вместо приветствия.

Как же сложно. Но только мне...

Одинцов не изменился. Несокрушимый айсберг, твердый и мрачный. Его не растопить. Можно лишь разбиться в щепки при столкновении с ним. А я не готова опять идти на дно.

- Гордей… - срываюсь в сиплый шепот. Повторяю его имя, перекатываю на языке и не верю, что наша встреча, которую я не раз переживала во сне, наконец-то происходит наяву. - Витальевич, - опомнившись, официально добавляю. – Не ожидала вас здесь увидеть. В обычной больнице. Надеюсь, у вас все хорошо?

Мой вопрос звучит искренне и исходит из самого сердца. Я правда хочу, чтобы он был счастлив, насколько это возможно в его нелегкой, трагической ситуации.

- Нет, - неожиданно цедит сквозь стиснутые зубы. Напрягается так, что желваки играют на скулах. Косится на малышей, прильнувших к Герману, жестко сжимает губы, превращая их в прямую линию.

В этот момент я, наконец, понимаю, что произошла катастрофа. Гордей впервые видит своих детей, о существовании которых даже не подозревал. Я неоднократно представляла их знакомство и в глубине души знала, что оно неизбежно. Боялась этого момента и в то же время… ждала его. Хотела показать, что мы сильные и все-таки справились.

Но… Не здесь! Не так! Не