– Что за татуировка? Ты должен был мне о ней рассказать! – шепчу ему на ухо так, чтобы слышал только он, и впиваюсь пальцами в его рубашку до побелевших костяшек. Верхняя пуговица ее расстегнута, но вторая под моим напором, кажется, вот-вот оторвется, а расслабиться и отпустить Романова я не могу. Пока он не даст мне чертов ответ!

– Мне нравится, замрите, – приближаясь к нам с камерой, подает голос девушка, которую тут же хочется послать как можно дальше. – Я вижу страсть, да.

А я чувствую откровенное желание заткнуть чудо-фотографа. Где они вообще откопали ее? Ей бы свадьбы в Малиновке снимать – вот где страсть.

– Девушка… как девушку зовут? – слышу будто издалека, потому что все еще жду ответа от Рафа.

– Лилия, – громко говорю я, не отводя от него взгляда.

– Лилия, улыбнитесь немного, а то может создаться впечатление, что вы хотите убить молодого человека.

Очень правильное впечатление, потому что именно об этом я сейчас и думаю.

– Следы от лап черного дрозда. Песня «Битлз», – шепчет Раф мне на ухо, а я выдавливаю фальшивую улыбку. – Сделали с мамой одинаковые татуировки, когда ей стало лучше после лечения.

Чуть приоткрываю губы в немом вопросе.

– Рак груди. Все обошлось.

О-о. Я замираю, потому что не знаю, что тут можно сказать. Он чуть отодвигается от меня, а фотограф снова что-то верещит:

– Замрите, замрите! Это шикарно! Нет, контрастируете вы отлично, я порами ощущаю вашу химию. Да, дайте мне еще огня!

– Дайте мне сил не придушить ее, – бормочу тихо, отпустив наконец Данила, и тот усмехается. Только мне.

– Может, вы поцелуетесь?

Че-го? Я так резко поворачиваю голову, что у меня что-то трещит в шее и на короткий миг темнеет в глазах.

– Это не предусмотрено в нашем контракте, – с непробиваемым лицом отвечает Раф, когда я сильнее впиваюсь пальцами в его руку, как-то оказавшуюся в моей руке.

Все замолкают, глядя на нас. Сама не знаю, как реагировать, пока в конце концов он не улыбается, давая понять, что пошутил.

– Ха-ха, – смеюсь тоже. От нервов.

– Один маленький поцелуй! Это точно нужно для архивов истории!

Ага, чтобы запечатлеть мой позор? Да я ведь и не целовалась никогда! Паника-паника-паника. Глаза бегают, мысли путаются, ладошки потеют, дышу чаще. Не вижу выхода. Да у меня сейчас самая настоящая паническая атака начнется! И еще хуже становится, когда весь зал под руководством рыжего дирижера-вербовщицы начинает хором скандировать: «Просим!» Мы им что, Дед Мороз со Снегурочкой? Что за бред? Сердце вот-вот выскочит из груди – так быстро колотится.

И вдруг замирает. Напрочь, будто и не билось никогда. Потому что Данил, потянувшись ко мне, трется носом о мой нос и без слов, одними глазами, говорит повторять за ним. Кивает мне, когда я с трудом, но сдерживаю судорожный вдох. Заставляет меня запрокинуть голову выше и мягко, очень мягко, почти невесомо касается моих губ своими. Пш-ш-ш. Почему-то в мыслях именно этот звук. Один короткий миг, несколько вспышек фотокамеры, крохотный разряд тока, что запускает мое сердце.

Данил отступает, а я тут же облизываю губы, будто мне еще надо. Но у меня просто пересохло во рту. Почему-то. Смотрю на него, и что-то внезапно меняется. Говорят, настоящая красота картины видна издалека – лишь издалека можно оценить и мастерство художника, и сам шедевр. Вот только с Рафом как будто все наоборот, потому что и на расстоянии нескольких шагов я не видела в нем той красоты, которую замечаю сейчас. Интересно, почему так? Ничего же в нем не изменилось: та же чуть растрепанная прическа, тот же высокий лоб и густые брови, нос короче не стал, а глаза… они хотя и красивые, но легкий холодок в них будто заранее предупреждает – лучше не приближаться. А мне в эту самую секунду так и хочется, наплевав на все эти предупреждения, приблизиться, хотя и так стою ближе некуда. Потому что Раф оказывается так внезапно чертовски красив. Сложно красив. Глубоко красив. Таинственно.

– Мне не хватило кадров, давайте еще, раз такая пляска пошла! – слышу где-то на фоне, моргаю и легче, чем могла бы подумать, поддаюсь желанию, что охватило грудь.

Мне нужно еще, если это будет так же. И я сама встаю на носочки, чтобы дотянуться до Рафа. Кладу правую ладонь ему на грудь, а левая зарывается в его волосах. На этот раз я уже смелее касаюсь его губ, а сердце сходит с ума: удар, второй, третий. Оно за один миг заново разгоняется так сильно, так отчаянно бьется в ребра, что даже больно. От мимолетного касания. Хочу еще. Хочу узнать, что будет, если дольше, глубже, крепче… Это ведь все не по-настоящему, да? Хотя мне, наверное, плевать. Я приоткрываю губы, по-прежнему боясь сделать что-то неправильно, но Данил быстро приходит мне на подмогу. Прихватывает губами мою губу и чуть втягивает в себя. С невыносимой нежностью, которая расползается теплом по всем конечностям.

– М-м, – слышу тихий гортанный звук, предназначенный лишь мне.

Вижу, как он прикрывает глаза, и сердце окончательно сходит с ума: бам, бам, БАМ! Это слегка пугает. Невольно дергаюсь назад, но Данил уже не позволяет мне отступить. И я сдаюсь. Добровольно погружаюсь во тьму, впускаю ее в себя. Язык Рафа умело проскальзывает между моих губ, касается моего. Осторожно, я бы даже сказала – несмело, если бы не знала Романова. Но когда я слегка двигаю своим, чуть лизнув и приветствуя его в ответ, что-то происходит. Странное. Внезапно. Хваткие пальцы сжимают мои волосы на затылке и толкают меня ближе к себе. Губы сминаются под напором Рафа. Я едва успеваю дышать, не то что отвечать! Это какое-то безумие.

Пытаюсь не отставать в надежде, что не кажусь трехлеткой в любовных делах. Пытаюсь контролировать хотя бы свои движения, но в какой-то момент все летит к чертям. А затем мне становится все равно. Потому что есть я, Данил и наши губы, цепляющиеся друг за друга в