Я даже Лори вру, когда мы созваниваемся по вечерам. Говорю, что у меня все хорошо. Что мы с Вадимом нашли «разумный компромисс», что он заботится обо мне. Она, конечно, не верит, я слышу это в ее долгих паузах. Но Лори не давит. Просто говорит: «Если что, Крис — руки в ноги и к нам». Я знаю, что двери их дома всегда для меня открыты и мне немного легче от того, что всей этой выхолощенной стерильности есть хотя бы какая-то альтернатива. Даже если никогда ею не воспользуюсь, потому что не могу втянуть их в свою войну.

Я почти убедила себя, что со всем справлюсь.

Что смогу выжить в этой золотой клетке, выносить своего сына, а потом… потом что-нибудь придумаю.

А потом позвонила Алена и оказалось, что моя маленькая крепость внутри — никакая не крепость, а просто халтурный карточный домик.

«Кристина Сергеевна, завтра в десять утра у вас визит в клинику. Вадим Александрович заедет за вами в девять тридцать. Пожалуйста, будьте готовы».

Мне кажется, что если бы у Авдеева была возможность пойти со мной на УЗИ без непосредственного моего физического присутствия — он бы наверняка именно так и сделал, потому что ему даже по телефону со мной поговорить трудно. Брезгует сказать жалкий десяток слов.

Я стою перед огромным зеркалом в гардеробной и не узнаю себя.

За эти две недели живот вырос. Он больше не просто «заметный». Он — очевидный. Круглый, упругий, выпирающий под любой одеждой.

Я провожу по нему рукой. Я все чаще чувствую, как сын шевелится внутри — теперь я научилась это понимать. Легкие, едва уловимые толчки, похожие на трепет крыльев бабочки. И каждый раз, когда он о себе заявляет, от смеси страха и какого-то странного, болезненного восторга, у меня сжимается сердце.

Немного подумав, надеваю то, что привезла с собой из Осло. Середина августа в этом году нетипично прохладная, так что выбираю простой вельветовый комбинезон и белую футболку. Масс-маркет, который я привезла с собой из Осло. Вещи, в которых удобно. В которых можно быстро раздеться для УЗИ, не устраивая стриптиз перед Авдеевым.

Я смотрю на свое отражение, и в голове вспыхивает картинка из журнала. Он и его Безобразная Эльза на красной дорожке. Она — высокая, точеная, в элегантном платье, подчеркивающем ее фигуру без единого лишнего грамма. И я, с каждым днем все больше и больше похожая на бегемота. Неуклюжая и отекшая, с большим животом.

Хочется залезть под одеяло и не выбираться оттуда никогда.

Входная дверь хлопает — это едва слышно, но все-таки слышно.

Он приехал.

Сердце ухает куда-то в пятки, а потом взлетает к горлу, мешая дышать.

Я стою, вцепившись в край туалетного столика, и не могу сдвинуться с места.

Как мне себя вести? Я потратила на размышления об этом целых две недели, но так ничего и не придумала. Поэтому буду просто держать рот на замке и отвечать только по существу, когда в этом будет необходимость.

Заставляю себя сделать шаг. Потом еще один. Медленно, как будто иду на эшафот, спускаюсь по стеклянной лестнице.

Авдеев сидит на высоком барном стуле у кухонной стойки. Спиной ко мне. Пьет кофе и с легкой сытой улыбкой слушает Галину Петровну.

Он выглядит так, будто всегда здесь был. Как будто это его место. Хотя, почему «как будто?», если это — его квартира, а я тут просто квартирантка. Причем не очень желанная.

И как всегда, одет как икона стиля, хотя подает это так, словно вышел и напялил буквально первое, что попалось под руку. Коричневые брюки-гурка из тонкой шерсти, идеально сидящие на его мощных бедрах. Небрежно заправленная льняная рубашка цвета слоновой кости, с закатанными до локтей рукавами, обнажающими сильные, покрытые темными волосками, предплечья. На запястье — новые часы. Не те, что были в Осло. Цветастый детский браслетик рядом.

Мое Грёбаное Величество загорел, кожа стала аппетитно-золотистой.

Я мысленно луплю себя по рукам за эти неуместные облизывания на чужого мужика.

Да да, Крис, теперь — чужого мужика.

Ты летал в Калифорнию? — обращаюсь к нему в своей голове, корчась так, будто мне плевать на ответ, в особенности, на положительный. — Со своей Безобразной Эльзой? Сидел с ней на пляже, где когда-то обнимал меня? Трахал на той же кровати? Она тоже стонет как сука и просит ебать ее сильнее? Хотя, конечно, нет, она же королева — она даже ноги расставляет с достоинством.

Я сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы в последний момент прикусить язык и не выплюнуть все эти вопросы прямо в его красивое лицо.

Вадим оборачивается. Медленно, лениво. Как будто почувствовал мой взгляд.

Наши глаза встречаются.

И мир перестает существовать.

Есть только холодная бездна синевы его глаз, в которой нет ни злости, ни раздражения. Вообще ничего. Он смотрит на меня изучающе долго. Взгляд транзитом скользит лицу, по волосам, собранным в небрежный пучок.

Останавливается на животе.

Я инстинктивно делаю шаг назад, прикрывая его руками.

— Хорошо выглядишь, Кристина, — говорит Авдеев, и его голос наполняется небрежностью. Эта вежливость ему ровным счетом ничего не стоит, швыряет ее мне как подачку. Бросает взгляд на часы, одним глотком допивает кофе. Благодарит Галину Петровну. И только после этого — снова вспоминает о моем существовании. — Ты готова? Мы опаздываем.

Киваю. Без слов. Если открою рот — точно выставлю себя на посмешище какой-то очередной глупой глупостью, которой он просто подотрется.

Встает. Он огромный, боже. Еще больше, чем я помню — заполняет собой все пространство, вытесняя даже воздух. Идет к выходу, прикладывая к уху телефон.

Снова бросает взгляд на часы, как будто я для него — просто еще один пункт в плотном графике дел. Неприятный, но обязательный, потому что без моего участия ребенка он никак не увидит.

А я просто чувствую себя маленькой и ничтожной. И даже подбадривающая улыбка Галины Петровны (вот теперь она, конечно, точно в курсе природы