Голос прерывается, почти ничего не слышно. Приходится напрягать слух. В конце вроде говорит, что как метель утихнет, он за нами приедет.

Устраиваюсь на сидении снегохода, Ольгу впереди, лицом ко мне. Она вцепилась в свитер так крепко, будто боится потеряться. Потихоньку двигаюсь вдоль деревьев на север. Как и сказал Серега, вскоре вижу в снежной кутерьме дом небольшой. Подъезжаю вплотную, несу жену на руках, сама идти не может.

На голове у меня фонарь, что очень кстати, иначе в кромешной тьме долго бы искал, где что лежит. Укладываю Ольгу на топчан, укрываю пледом, который взял с собой, и тут же ищу дрова, чтобы растопить печурку. Оживает телефон на столе.

− Да, нашел домик, печку растапливаю, − успокаиваю Серегу, слушая, как еще сильнее гудит ветер за стенами. Кажется, что дом дрожит от сильных порывов.

− Лады. Обещают, что метель завтра к вечеру угомонится. Переждете, или приехать?

− Переждем, не надо мучиться, и людей мучить.

− Тогда там смотри, ящик есть, там консервы, чайная заварка и прочее. Берите, не стесняйтесь.

− Спасибо.

Пока разговариваю, огонь разгорелся, распространяя живительное тепло по маленькой комнатке. Ольга ожила, присела и слушает, что я говорю. Сбрасываю вызов и подхожу к ней, пристраивая фонарик на столе так, чтобы освещал топчан.

− Сильно замерзла? Одежда мокрая, снимай. У меня с собой сухая есть, − ощупываю влажные штаны, помогаю снимать. Потом помогаю надеть сухие спортивные штаны. Ноги вроде не заледенели, вовремя я подоспел. — Скажи, где промерзла, я разотру.

− Да я в норме… устала просто. И руки замерзли, но уже отогрелись. Спасибо тебе… даже не думала, что спасать примчишься. А ты… снегоход где−то взял даже…

− У Сереги отжал, он сам хотел ехать тебя искать. Точно не застыла? Я сейчас найду чай, заварю горячий.

Пока кипячу чайник на печи, нахожу припасы. Полно всего. Знаю про такие вот склады, читал. Мало ли кому пригодится переждать непогоду, или кто на рыбалку приезжает, раз озеро рядом. Люди заботятся друг о друге, оставляя припасы, которые могут долго храниться.

− Есть хочешь? Могу тушенку разогреть. Даже сухари есть, вроде не так давно лежат.

− Нет, есть не хочу. Пить хочется, горячего чего−нибудь.

− Сейчас, − присаживаюсь возле нее, трогаю руки, пальцы теплые стали.

Потом снимаю толстый свитер и надеваю его на бывшую жену. Она сопротивляется сначала, но потом кутается в него и улыбается. В комнатушке становится совсем тепло. Нахожу еще лампу керосиновую на окне, зажигаю и ставлю на стол. Заряд в фонарике беречь нужно.

− Ты себе разогрей консервы, голодный наверное, − переживает. Голос такой виновато−нежный. Не командирский, как раньше. — Прости меня… я не подумала, что так получится…

− А как должно было получится, Оль? Я чуть от страха не сдох, думая, что не найду тебя… не спасу. Я с ума чуть не сошел. Конечно, тебе уже пофиг на все. Я тебе бывший муж. Но дочь и мать тебе не бывшие же… я бы не стал тебя беспокоить, и тебе не пришлось бы сбегать, подвергать себя опасности!

Хожу, чуть согнувшись, боясь снести башкой низкие потолочные балки, и распекаю взрослую обиженную женщину. Она насупилась, молчит. Мнет свои пальцы и изредка посматривает на меня.

− Оль, я прошу тебя, поговори с Юлей, успокой ее. Она воет, что мама ее больше не любит, сил нет терпеть. И теща подвывает. Малыш такой беспокойный, постоянно кричит, почти не спит. Я устал, если честно.

− Она у тебя живет?

− Ну а куда я их… все у меня. Кроме Степки, его я на порог не пустил. Оль, у тебя одна дочь. Других нет, и уже не будет, наверное… А ты о сестре больше печешься, чем о родном ребенке.

Мне реально обидно за дочь. Какая бы она не была, но она ее родной ребенок. Ладно я, выкинула меня из своей жизни и довольна. Мужиков можно хоть десяток найти.

− Значит, как беременеть и ни слова не сказать, как у тетки любимой мужа уводить, так она меня не спрашивала. Не нужна была советчица и опора в виде родной матери, − зло выдает Ольга, я застываю на месте, чтобы услышать каждое слово. Потом нахожу взглядом скамью у противоположной стены и устраиваюсь на ней. — А теперь ей мое одобрение нужно? Мне безумно стыдно за такую дочь. Родные дети так не поступают со своими любимыми мамами и папами. Хотя… ты ей вот снова потакаешь. Пусть бы шла в свою квартиру, вместе с сыном, мужиком и бабкой. Зачем приютил у себя?

− Ясно. Так и передам. Скажу, что у Юльки нет больше матери. Зря приехал, извини.

Мы молча пьем горячий чай с медом, потом устраиваемся на ночлег. Отдаю топчан женщине. Сам укладываюсь на скамейке, подкладывая под голову свою куртку. В горле ком стоит. Не ожидал, что Ольга откажется от единственной дочери и маленького внука.

Действительно нам не по пути. Непутевым бывшему мужу и девчонке, и правильной такой Оленьке. Больше и пытаться не буду.

Глава 29

Ольга

Сейчас мне стыдно. Немного. Стаса напрягла, ринулся на поиски. Улыбаюсь в темноте. Исаев потушил лампу, бережет горючее. Из оконца немного света есть, от снега. Да уж, снежное приключение получилось.

Вдруг вспоминается — «отказалась от единственной дочери…»

Сжимаю губы. Ни от кого я не отказалась. Просто дала понять всем, каково, когда нет меня в их жизни. Но я вернусь. И Юлька свое получит еще от меня. А потом обниму свою малышку, поцелую, как раньше. Вот только со Степкой пусть даже не мечтает жить. Нет там любви, я не верю.

От печки тоже немного света. Слышу, как Стас елозит на неудобной скамейке. То куртка падает на пол, то сам. Мне снова смешно. Настырный какой. Интеллигент чертовый. Я бы уже давно на топчан перебралась. Даже несмотря на то, что мы бывшие.

− Стас… иди сюда, ложись, − зову его, и сердце мое ускоряется.

Вдруг понимаю, если не почувствую его тепло, полузабытый запах моего мужчины, то сердце мое просто лопнет. Я умру от недостатка чувств, которые испытывала раньше каждый день, а теперь лишена, уже полгода.

Исаев перестает возиться, замирает. Делает вид, что резко