— Ты тоже стерва?

— Римма, — рычит он, — не доводи. И верни мне мой телефон. Если я узнаю, что ты удалила хоть что-то, хоть одно сообщение, то…

— Не переживай, все твои бесталанные стихи остались на месте, сынишке потом будете зачитывать, — отвечаю и бросаю трубку.

Вот гадство! Так хотело не реагировать на все это, оставаться холодной неприступной королевой, но один только тон Белого выбивает меня из равновесия. Сердце колотится, а перед глазами мелькают черные мушки.

Домой возвращаюсь так быстро, словно в городе оставили одни зеленые светофоры, или мне, наконец, повезло проехаться по городу не в час пик. Не важно, все равно эти двадцать минут за рулем тянутся вечностью, за которую я успеваю передумать миллион мыслей.

Точнее одну мысль миллион раз.

Телефон Белого!

На задворках сознания неизменно выплывает одна и та же картинка: мобильник без чехла, с царапиной через весь экран в мусорном ведре, на кипе разорванных в ярости бумаг.

Понимаю, что это скорее шутки разума, я не могла его выкинуть, слишком это мелочно для меня. Но я просто не представляю, где может быть его телефон!

Первым делом потрошу все ящики, в которых только успела навести порядок. Ничего, кроме моих вещей, да и тех немного. Я еще не обжилась, мне еще сложно запомнить, что где лежит. За прошедшие десять лет я так срослась с нашей старой квартирой, что поневоле ищу глазами дурацкий сервант, в котором знаю каждую мелочь, каждую царапину и скол.

Здесь же все чужое.

И я не понимаю, как среди этого лишнего, абсолютно пустого искать по настоящему важное!

Мне необходим мобильник Белого, плевать, что он там наговорил и чем угрожал, это нужно мне! Мне!

В своих поисках я теряю голову, становлюсь безумной и в какой-то момент понимаю, что разобрала квартиру на молекулы, и сейчас сижу в большой комнате на куче вещей — пришлось проверить все, включая карманы зимней куртки.

И тут меня осеняет: рюкзак!

Спортивный рюкзак, который я надевала в последний раз примерно никогда, если не считать свей поездки в Питер. Достаю его из самого дальнего ящика шкафа. Пальцы дрожат, когда я нащупываю ими продолговатый прямоугольник на дне!

Нашла!

Господи, я его нашла!

Первым дело ставлю айфон на зарядку, но тот так долго лежал с пустой батареей, что проходит минут пятнадцать, прежде чем на экране появляется крохотная молния в углу.

Я жду еще немного, и только потом открываю папки. Честно сказать, я понятия не имею, что искать, но готова зацепиться за все, за любую ниточку, лишь бы это помогло мне избавиться от Филиппа. Сделать так, чтобы тот больше никогда не возвращался в мою жизнь. Блуждаю по галереи, по бестолковым заметкам и не нахожу ничего, Белый чистил все, безобидные фотографии с Нюрой и те удалил.

Ладно, мобильник я отдам Климову, пусть изучает, и я уже почти убрала его обратно, как вдруг на вотс ап стали приходить сообщения, начиная с тех, которые присылали месяц назад. Этот гений не успел заблокировать симку и вот сейчас в меня как из автомата летит очередь смс.

Мелькают фамилии, имена, просто пустые номера и в этом бесконечном списке мозг выхватывает что-то знакомое.

«Боголюбов И.П.»

Облизываю сухие от нервов губы и открываю переписку с Боголюбовым, не веря, что это тот самый. Но таких совпадений не бывает.

Подтверждение записи.

Несколько пропущенных в день аварии.

И длинное письмо через неделю после.

«Филипп Львович, не могу до вас дозвониться. Думаю, это значит, что вы передумали делать аборт. На всякий случай предупреждаю, срок у моей пациентки такой, что любое промедление может грозить мне потерей репутации. Я и так согласился на услугу, по старой памяти и из уважения к вашему таланту».

И подпись: И. П. Боголюбов.

И. П. значит Игорь Петрович.

А Боголюбов значит мясник в маске котика, который лишил меня возможности когда-либо иметь детей.

Господи, мой муж вез Кузнецову не в отпуск, не на конференцию, не на романтическое свидание в самом прекрасном из городов.

Он вез ее на аборт, зная, к чему это может привести, и полностью подписываясь под всем ужасом, через который Нюре придется пройти!

Глава 25

Я гуляю по городу так долго, что в какой-то момент начинают болеть пятки. Все-таки лодочки для встречи с юристом не та обувь, которую нужно надевать для побега от собственных кошмаров.

Страхи и черные видения гонят меня по переулкам, через мост, спускают вниз в Метро, кружат по Кольцевой, ведут через сдержанный, как концертный рояль, Арбат вплоть до ярких и громких, как аккордеон с ленточками, Патриков.

Здесь я теряюсь в толпе. А моя большая накопленная за годы боль расщепляется, проходит через сотни красивых, ухоженных, модно одетых людей, чтобы мне стало легче.

Дышать. Наконец можно свободно дышать.

Не думать о Нюре, о Филиппе, об их сыне, которому повезет или не повезет родиться в такой семье. О себе. О Свекрови, которой становится все хуже. О заканчивающихся деньгах. О сомнительных перспективах в издательстве. О Никите. Последнее дается мне труднее всего. Я столько раз хочу набрать его номер, рассказать, что со мной происходит, услышать спокойный, чуть хрипловатый голос, такой язвительный, будто все, о чем говорит Савранский — несерьезно.

Уверена, если бы я рассказала ему обо всем, мне бы стало легче.

Но нельзя.

Нельзя.

А что можно? Сочинять месть мужу, сидя на летней веранде и попивая остывший кофе — крохотными глотками из крохотной чашки. Здесь красиво и тепло, меня согревают всевозможные гирлянды, развешенные везде, от деревьев, то кованых перил. Я сижу тут пока не темнеет.

В какой-то момент отвлекаюсь на телефон, пришло уведомление о новом ролике Белого. И я с маниакальным упорством смотрю новое видео, на этот раз из Гамбурга. Лицо Фила светится как медный пятак, или, правильнее сказать как медный цент. Судя по ракурсам — на такое всегда обращаешь внимание — Белый ведет свои репортажи сидя. И не на стуле или уютном диване.

Конечно, лечения опорных болезней штука долгая и изматывающая, но сейчас я изо всех сил надеюсь, что судьба милостива, и Белый никогда не сможет больше ходить. Только если под себя.

Я несколько раз прокручиваю ролик. Кажется, на заднем плане слышу мелодичный смех Нюры, которая еще не догадывается, с каким уродом связала свою жизнь.

«Еще» значит, что я оставляю крохотный шанс