— Обращаешься к персоналу по имени, да?

— Я хожу сюда с Михаилом, сколько себя помню. Она всегда была добра ко мне.

— Почему твоя мама живет не в Бостоне?

Ее глаза вспыхивают гневом, а спина становится жесткой, как доска.

— Потому что она трусиха.

Я приподнимаю бровь, зная, что с тех пор, как умер отец Натальи, ее мать жила в России. В конце концов, я проделал домашнюю работу и мне известно всё, что нужно знать о ее семье.

— Правда?

Наталья впивается зубами в нижнюю губу и качает головой.

— Это не твое дело.

Я хватаю ее за руку через стол и сжимаю.

— Все, что касается тебя, — моё дело, Гурин, и не забывай об этом.

Ее ноздри раздуваются, но она ничего не отвечает.

Я отпускаю ее руку, когда эта царапающая потребность усиливается.

— Иди в уборную.

— Что?

— Ты меня слышала. — Бросаю на нее предупреждающий взгляд. — Я хочу, чтобы ты сейчас же пошла в женский туалет.

Ее язычок облизывает губы, привлекая к ним мое внимание. Не в первый раз с тех пор, как я сел.

— Почему?

— Наталья, если ты заставишь меня сказать это еще раз, клянусь Богом я…

Она встает, не говоря ни слова, и с важным видом направляется в женский туалет, который находится позади нас, закрывая за собой вращающуюся дверь.

Я сжимаю кулаки и заставляю себя подождать хотя бы полминуты, прежде чем тоже встать и последовать за ней. Это безумие, как отчаянно я хочу остаться с ней наедине.

Глаза Натальи расширяются, когда я захожу в туалет, и закрываю дверь, защелкивая на замок для надежности.

— Что ты…

— Никаких вопросов, — рычу я, надвигаясь на неё.

Она отступает назад до тех пор, пока ей некуда идти, спина упирается в белые кафельные стены. Грудь вздымается и опускается от глубоких, хриплых вдохов, когда я приближаю свои губы к ее на расстояние сантиметра.

— Скажи мне, принцесса, каково это — оказаться в моей власти на своей территории? — Спрашиваю я.

Ее челюсть сжимается, а затем она делает то, чего я не ожидал. Она плюет в меня.

Я в гневе хватаю ее за горло, сжимая так сильно, что ее глаза вылезают из орбит.

— Ты достаточно скоро поймешь, что подобное грубое поведение — худший способ вести себя рядом со мной.

Она вцепляется в мою руку, пытаясь оторвать ее от своего горла.

Я отпускаю, а затем прикусываю ее нижнюю губу зубами.

— Ты принадлежишь мне, и будет так, как я скажу. Не забывай об этом. А теперь ответь на мой вопрос.

— Я ненавижу это, — говорит она, глаза полны страстной ярости.

Я хватаю ее за бедра и впиваюсь в них кончиками пальцев.

— Не уверен, что верю тебе. — Я наклоняю голову. — В конце концов, ты говорила мне, как сильно хочешь трахнуть меня снова, когда мы были на Зимнем бале. — Разворачиваю ее лицом к стене и прижимаюсь к ней всей длиной своего тела. — Такая грязная девчонка, когда ты нуждаешься. Я хочу, чтобы та девушка вернулась.

— Она мертва, — шипит Наталья.

Я посмеиваюсь, качая головой.

— Это мы еще посмотрим, nena. Уверен, через несколько минут она будет здесь, умоляя меня о члене.

Она издает разочарованный звук, когда я провожу руками по ее соблазнительному телу, зная, что не уеду из Бостона, пока не насыщусь ею. Наталья принадлежит мне, и очевидно, что ей всё еще нужно понять, что это значит.

Глава 18

Наталья

Элиас грубо прижимает меня к стене, его руки скользят по каждому сантиметру моего тела, как будто он отчаянно хочет меня.

— Ты скучала по мне, nena?

Я бросаю на него взгляд через плечо.

— Нет.

Он смеется, тепло его дыхания дразнит мочку моего уха.

— Я не уверен, что верю тебе.

— Отпусти меня, — говорю я сквозь стиснутые зубы, пока он дразнит мои твердеющие соски через ткань рубашки.

— Хм, я так не думаю, — бормочет он, запуская руку под мою рубашку.

Я ахаю, когда он щиплет голый сосок под чашечкой лифчика, посылая острый импульс желания прямо в мое нутро.

— Элиас.

— Именно это я хочу слышать, — как ты умоляешь меня.

Я сжимаю зубы.

— Я не умоляю.

— Для меня это прозвучало именно так. — Он прижимается своим телом к моему, сильнее вдавливая меня в стену. — Ты чувствуешь, как я тверд для тебя?

Я стону, его член упирается между моих ягодиц. Даже через наши штаны я чувствую исходящий от него жар.

— Буду считать, что это ”да".

Он протягивает руку и расстегивает пуговицу на моих брюках.

Я должна попытаться остановить его, но мое тело жаждет этого. Ощущения его рук на мне. Парня, который вёл себя как гребаный мудак все то время, что я его знаю, и все же, когда он прикасается ко мне, это кажется правильным.

В этом нет никакой логики, но как говорят, между любовью и ненавистью тонкая грань. Страсть, присутствующая в обоих, должно быть, очень похожа, и каждый раз, когда он прикасается ко мне, эта страсть зажигает мою душу огнем.

Я стону, когда его пальцы проникают в мои уже мокрые трусики, и он трет клитор, делая мои соски тверже камня.

— Тебе это нравится? — спрашивает он, просовывая палец внутрь меня, едва утоляя разгоревшуюся боль.

Я киваю в ответ, слишком пристыженная, чтобы произнести это вслух.

— Хорошая девочка, — говорит он, стягивая мои брюки и трусики еще ниже, так что я стою у стены, обхватив ими колени. — Мне нужно трахнуть тебя, — хрипит он, его голос больше не доминирует и не контролирует ситуацию. Элиас звучит так же отчаянно, как и я.

Неужели он действительно проделал весь путь до Бостона, потому что так сильно нуждался в этом?

Эта мысль вызывает в моем животе трепет, а боль усиливается, и я задаюсь вопросом, не превращается ли та болезненная и извращенная связь, которая существовала между нами раньше, во что-то новое, совершенно другое.

Я слышу звук расстегиваемой молнии на его брюках позади меня и оглядываюсь через плечо.

— Глаза вперед, — говорит он, сжимая челюсть. — Мне нужно трахнуть тебя прямо сейчас.

Я тяжело сглатываю и поворачиваюсь лицом вперед, выгибая спину, чтобы предоставить ему лучший доступ к мокрому входу.

Он стонет и трется головкой члена о мои соки.

— Уже такая охренительно мокрая, Наталья. — Проводит головкой дальше, по моей попке, и я напрягаюсь, гадая, сделает ли он это здесь и сейчас. — Я так сильно хочу трахнуть твою задницу.

Я содрогаюсь при мысли о том, что такой большой предмет засунут