Вряд ли ты уже чем-то меня удивишь, девочка, — подумала я.

Но она смогла.

— Я знаю одного мужчину. Он взрослый, умный, серьёзный. Он… — она рвано вздохнула, — лучшее, что случилось в моей жизни. Я восхищаюсь им до дрожи. Я его боготворю.

Я вцепилась в бокал, рискуя отломать тонкую ножку, с такой силой её сжала.

Она замолчала. Я подняла глаза.

Ну давай, продолжай: он женат, у него двое детей, и он ушёл от жены.

— Он женат, — сказала она.

Я выдохнула почти со стоном.

— И он ни разу не пытался затащить меня в койку.

— Да ладно! — выдохнула я.

— Даже за руку ни разу не взял. Но нам пришлось расстаться, потому что… — она подняла свой бокал и выпила воду, словно горькую на поминках, — его не поняли. Обвинили. Осудили. Ему не позволили. И это очень несправедливо, поверьте, — вздохнула она, — и по отношению к нему, и по отношению ко мне, но что уже. Он сделал свой выбор очень давно, и он ему не изменил. А я… в общем, всё это уже неважно, простите.

Глава 33

Глупый вопрос «Чем же вы занимались, если он даже за руку тебя ни разу не держал?», конечно, рвался с языка, но я замерла. Это она сейчас мне так ловко врала, чтобы всего лишь подтвердить свою теорию, что есть «святые» мужики, а платоническая любовь возможна?

Вот лицемерка. А зачем же ты приходила к нему в гостиницу? В нарды играть? Кроссворды разгадывать? Смотреть артхаусное кино?

— Неужели даже не попытался? — усмехнулась я.

— Можно мне не отвечать на этот вопрос? — посмотрела она на меня, как…

Я даже не знала, с чем сравнить. Может, взглядом Наварского, когда я расспрашивала его, кто она — его другая женщина. В его взгляде была такая же вселенская тоска, словно чем больше я говорила, тем сильнее его разочаровывала.

Его «другая женщина» тоже смотрела на меня с тоской. Словно я так ничего и не поняла. Так и осталась на уровне развития, примерно кабачка, где есть только пестики и тычинки, только белое и чёрное, женщины, которые хотят, и мужчины, которые ебут, без вариантов, иначе зачем вообще созданы мужчина и женщина.

Но я решила зайти с другой стороны.

— У вас есть дети? — сама налила я себе с початой бутылки ещё на глоток.

— Нет, — выдохнула она.

— Но вы знаете, что такое беременность? На практике?

— Ну, допустим, знаю, — выдохнула она и, мне показалось, болезненно сглотнула.

Что неприятно, когда ловят с поличным? Знает она!

Наверное, здесь должны быть фанфары. Я всё же бы права. И не зря она пила воду.

— Беременность — это прекрасно, — она неожиданно улыбнулась.

Как же много было в этой её улыбке, как же хотелось стереть её чем-нибудь потяжелее со смазливой рожи этой лживой Музы, что так радела за платонические отношения, а сама…

Но я лишь сдавленно хохотнула. Что и следовало доказать: она беременна.

Я допила игристое. Посмотрела на часы.

Всё, «осмотр» окончен. Мне здесь больше делать нечего.

— Мне кажется, вы меня не поняли, — видимо, хотела она ещё что-то добавить.

Только я больше не хотела её слушать.

— О нет, я-то как раз поняла: ты беременна от мужика, с которым у тебя высокие платонические отношения, — подхватила я сумочку и выскочила за дверь.

Наверное, надо было поблагодарить за показ, за угощение, за потраченное время, но почему-то совсем не хотелось. Как и желать ей чего-нибудь, кроме банального — сдохнуть.

Она что-то говорила мне вслед, но я настолько не хотела её слышать, что даже не стала ждать лифт, побежала вниз по лестнице.

И шла так быстро, как только могла — хотелось уйти оттуда побыстрее.

Я вышла на улицу, куда-то повернула и никак не ожидала, что меня окликнут по имени.

— Лера!

Лерой на улице могло звать кого угодно, и я бы, наверное, даже не подняла глаза, если бы голос не был до боли знакомым.

Да, рано или поздно мы должны были встретиться.

— Что ты здесь делаешь? — шагнул ко мне Наварский от машины.

— Это всё, что тебя интересует? — усмехнулась я. — Что я здесь делаю? Я? А что здесь делаешь ты? Впрочем, не отвечай, это очевидно.

— Ну, что я здесь делаю, я знаю, а вот зачем приехала ты… — он развёл руками. — Впрочем, да, это ведь тоже очевидно. Мог бы и сам догадаться, что ты захочешь на неё посмотреть.

По его мощной шее прошёлся кадык. Сколько мы не виделись? Неделю? А казалось, прошла вечность, целая жизнь, длинная и наполненная событиями. Целая жизнь без него.

Значит, он ждёт её у работы, а мне она говорит, что они расстались.

Не просто лицемерка — гнусная лгунья.

— Имей совесть, позвони хотя бы ребёнку, она телефон из рук не выпускает, — бросила я в лицо Наварскому.

— Не понял, — нахмурился он. — Если ты о Веронике, то мы каждый день с ней созваниваемся.

— Серьёзно? — с издёвкой удивилась я.

— Серьёзнее некуда.

— Ну значит, мне пригрезилось, что она ждёт твоего звонка.

— Возможно, она и ждёт. Только не моего, — посмотрел он так, как умел смотреть только Наварский: словно я чего-то не понимаю, более того, вообще не в курсе, что происходит.

— Хочешь сказать, что я ничего не знаю о жизни своей дочери?

— Кое-что ты, конечно, знаешь, — развёл он руками, — но, очевидно, не всё.