Он плавно перемещает руки мне за спину, проходится вдоль позвоночника, оглаживает поясницу, потом снова поднимается выше по шее сзади до самого затылка и натягивает волосы, так что я запрокидываю голову и только теперь целует влажно и глубоко.

— Сегодня я хочу завязать тебе глаза.

Он не даёт мне подумать и достаёт откуда-то из-под стола шёлковую ленту. И только потом спрашивает:

— Ты же не возражаешь?

Я не знаю, стоит ли мне возражать, поэтому перевожу взгляд с ленты на его лицо и обратно, чтобы понять, но ничего не понимаю. И он пытается меня убедить, нашёптывая:

— Обещаю, что не буду делать ничего из того, что тебе не понравится.

И я смелею настолько, что прошу его:

— А можешь, как в первый раз? Я хочу, как тогда.

— Я могу лучше.

Я не верю, что может быть что-то лучше:

— Лучше?

— Да, сквирт — это хорошо, он даёт быстрое и полное удовольствие, но опустошает. Тогда тебе нужно было так, чтобы перезагрузиться.

— Что ты чувствовал в первый раз?

— Сначала страх, что ты не придёшь. Потом страх, что ты уйдёшь. Твой страх тоже чувствовал. Ты была очень напугана. Но очень скоро я понял, что ты не уйдёшь, не сможешь, даже если захочешь. Ты как мотылёк, который бьётся о фонарь ночью, но не улетает и погибает там. Я читал, что мотыльки оценивают расстояние по свету. Миллионы лет эволюции научили их ориентироваться ночью по свету Луны и Млечного Пути, но этот свет статичен. А потом люди стали использовать искусственный свет, и мотыльки стали терять ориентацию. Они летят от одного фонаря к другому, настройки сбиваются, и они гибнут.

— У меня никогда не было статичного ориентира.

— А ещё я сразу понял, что ты очень уязвима. Тебя легко ранить, поэтому ты всегда в защите. Это и плохо, и хорошо. Потому что твоя уязвимость даёт тебе дар тонко чувствовать. Мне нужно было расслабить твоё тело, чтобы мы пошли дальше. Но сейчас… Можно получить другое удовольствие, которое наполняет.

— Тогда можно без презерватива.

Он смотрит на меня внимательно и проникновенно:

— Ты уверена?

Я не знаю, что он обо мне думает, но я взрослая женщина, вполне могу самостоятельно принимать противозачаточные таблетки. Но даже если и нет, то он явно не боится моей беременности. Правда, редкие мужчины боятся, просто потом не считают себя за это ответственными, но тут ему нечего опасаться. А может быть, это просто легкомыслие, а не доверие. Я не спрашивала у него справку. Хотя, наверное, нужно было, но уже поздно. Я опять сказала, не подумав.

— Да.

Я не могу пока объяснить и рассказать ему всё, но он больше ничего не спрашивает. Ему просто достаточно моего согласия.

Он накладывает ленту на мои глаза и завязывает её на затылке. На глаза опускается тьма, которая окутывает всё тело и заставляет покрываться мурашками от неизвестности и порочности того, что будет дальше. Ведь глаза закрывают лишь на неприличные вещи.

Он меня целует, одновременно расстёгивая молнию на платье и стягивая его вниз. Его руки гладят тело, возвращаются на спину, и он снимает бельё сначала сверху, затем снизу. Он подхватывает меня на руки и куда-то несёт, я окончательно теряюсь в пространстве, как мотылёк. Он — мой фонарь. И мне никуда от него не деться. Я видела его гостиную и ванную комнату, но ещё не была в его спальне. Но сейчас я ничего не вижу, только чувствую и слышу.

Он куда-то опускает меня. Я ёрзаю, чувствуя холодящее кожу покрытие, и это не похоже на кровать, поверхность изогнутая и, кажется, кожаная.

— Тшшшш, не двигайся.

Он передвигает моё тело и усаживает меня, и я стараюсь не двигаться, лишь опираясь на руки. Он снова меня целует, гладит от шеи до груди, оттягивая соски, и я тянусь за его движением с лёгким вздохом, но он резко убирает руки и отходит. Я не знаю, где он, не чувствую тепла его тела, просто знаю, что он где-то рядом. С закрытыми глазами я застываю и просто жду, когда он вернётся. Ощущения становятся ещё острее.

Он появляется откуда-то сзади и опять гладит грудь и захватывает соски, а потом ведёт руку вниз, проводит широкой ладонью по промежности, сминая влажные складочки и проникает пальцем внутрь. Я выгибаюсь, чтобы он касался клитора, и он растирает горошину, и резко убирает руку, опять слишком недолго. Я выгибаюсь сильнее и подаюсь вперёд со стоном, но он перехватывает меня за шею.

Я чувствую, что он теперь нависает сверху. Он слегка фиксирует моё тело за шею, и я чувствую мягкую плоть рядом со своими губами. Я понимаю, что это головка его члена, и облизываю губы, вспоминая его немалые размеры. Он не торопится и даёт мне время на размышления. Но возбуждение и предвкушение берёт своё, я сама приоткрываю рот. Он понимает, что я готова, и вставляет член. Он и правда большой и толстый, и даже его головка занимает значительное место у меня во рту, но именно это и возбуждает.

Я открываю рот шире, и он скользит чуть дальше. Руки у меня свободны, и я беру его за основание, чтобы понять, как глубоко он войдёт, и поласкать его пальцами. Он мягко и неторопливо скользит вперёд и назад. Я добавляю язык, стараясь выписывать узоры на уздечке. Он чуть ускоряется, я начинаю задыхаться, но именно в этот момент он резко меня отпускает и отстраняется. Я судорожно хватаю ртом воздух и понимаю, что хочу ещё. Мне его мало. Он всё ещё придерживает меня за шею и целует в губы, поглубже проталкивая язык. Мы целуемся долго и страстно. А потом он снова исчезает.

Я выдаю целый недовольный стон. Но совсем скоро чувствую, как его тело опускается на меня, и теперь его голова у меня между ног, а его язык внутри меня, посасывает и ласкает. Я опять выгибаюсь, но в этот момент он проталкивает член мне в рот, и я понимаю, что это та пресловутая поза «69», которую я только в порнофильмах видела. Но думать уже некогда, я испытываю очень острые ощущения между ног от его языка, и сама начинаю сосать его член в приступе чистых инстинктов. Я никогда не думала, что буду делать нечто