— Зачем ты меня сюда вызвал? — спросила она. Мы поднимались по скрипучей старой лестнице в мою лучшую комнату для гостей.
— Я подумал, что смог бы помочь тебе в твоем горе…
— Это не настоящее горе, — призналась она, — я плачу, но это слезы разочарования, гнева! Почему она меня не любила? Почему я ей не помогла, когда она просила о помощи? А теперь такое чувство — и ему нет ни конца, ни края — что я никогда не посмотрю ей в лицо, что я никогда не узнаю…
— О, ты можешь узнать гораздо больше, чем предполагаешь, — загадочно сказал я.
— Да… — Она остановилась на верху лестницы и осмотрела крошечный коридор. — Как хорошо ты здесь все устроил, Колин! — Она протянула мне руки, и я сжал их. — Ты так хорошо ее знал. Ты мне все расскажешь?
— Все, — пообещал я и распахнул дверь в ее комнату. Ни одна женщина, видевшая эту прекрасно задрапированную кровать, не могла устоять перед ее призывом.
Она села на постель и легко скинула свои туфли.
— За последние недели со мной так много всего случилось. Ты и не поверишь этому, Колин. Теперь я женщина.
— Да… — Я посмотрел на нее, прищурившись. — В тебе появилось что-то… новое. Ты влюбилась, да?
Она кивнула, закрыла глаза и подняла ноги на белое покрывало. В следующий момент она уже крепко спала, голова ее покоилась на подушке.
Я тихо закрыл дверь. Нам надо о многом поговорить; в моем повествовании немало белых пятен, и я хотел бы их заполнить. Черт побери, я должен воспользоваться ее присутствием здесь.
Я на цыпочках спустился в кухню, открыл пакет французского печенья — едва ли им можно заменить хлеб — и занялся приготовлением кофе до прибытия Франсуа. Я подносил чашку ко рту, когда услышал шум еще одного мотора. У меня никогда не бывает двух посетителей в один день, даже в один месяц, поэтому я не придал этому значения. Плод моего воображения, сказал я себе. А потом мирную тишину Прованса нарушил явственный возглас «Черт побери!» Я безошибочно определил, что это было сказано так, как говорят только в Бронксе. Я бросился к окну в гостиной, выглянул и увидел еще одну Королеву Моды.
— В это невозможно поверить! — громко сказал я. Спрашивая себя, что она могла бы здесь делать, я сам себе отвечал, что, очевидно, она гонится за первой моей гостьей. Два краеугольных камня американской моды вот-вот столкнутся под моей крышей! Я открыл входную дверь.
* * *По моей аллее шествовала элегантная полная женщина в черном, выглядела она потрясающе. Это была Красная Королева Моды, в отличие от Белой. Ее волосы были искусно подстрижены и торчали пучками, как будто однажды тоскливым вечером она собственными руками вырвала половину своей шевелюры. Без сомнения, она заплатила за этот шедевр крупную сумму какому-то скучающему художнику по прическам. Цвет волос напоминал оттенки фиалки и фуксии. Она тоже была вся в черном, отличие заключалось в том, что она была рождена, чтобы носить черное. Ее свободные, чересчур большие одежды были похожи на мужскую пижаму из мятого тяжелого шелка. Вязаное черное пальто подчеркивало рубенсовские формы.
Я встретился с ней глазами. Большие сверкающие глаза, темные, с густыми ресницами, умные, немного больные. Красные губы надуты. Она была одета подчеркнуто дорого и выглядела шикарно. Это не было врожденным свойством, над этим долго работали. Я понимаю в этом толк. Ее окружал запах духов «Л'эр дю тан». Казалось, духи просто вылили на тело и шею, и неважно, сколько пролилось на пол. На одном плече висела огромная итальянская кожаная сумка, большая, как чемодан. С шеи свисало несколько длинных шелковых шарфов различных оттенков пурпурного, сливового и фиолетового. На запястьях и талии звенели браслеты, кольца, ожерелья и пояса из серебра, золота и слоновой кости. Все это просто завораживало. Мне хотелось рисовать ее, делать с нее наброски, фотографировать.
— Где она? — прозвучал ее низкий, грудной скрипучий голос.
Я протянул руку.
— Привет, Маккензи. А ты зачем приехала сюда? Она изогнула свои губы в кривой улыбке.
— Некоторые говорят «добро пожаловать!» — сказала она. Мы холодно пожали друг другу руки.
— Полагаю, что ты приехала, чтобы увидеть Майю. Ты не можешь не согласиться, что это выглядит немного странно, ведь в последний раз, когда я видел вас вместе, вы катались по полу и пытались выдрать друг у друга волосы.
Она пожала плечами.
— Поэтому-то я и приехала сюда. Чтобы помириться! — Она обратила свое внимание на мой сад. — Великолепно! — констатировала она. А затем продолжила, немного робко: — Мне всегда нравились твои рисунки, Колин. Знаешь, когда я только начинала, они как бы вдохновляли меня.
Я улыбнулся. Было забавно наблюдать ее робость после демонстрации агрессии. Я провел ее в гостиную.
— Не хочешь ли присесть? Майя спит, и ей очень нужен этот сон. Может, и тебе надо поспать?
Она пожала плечами.
— Я не знаю, что мне нужно! Я все еще даже не уверена в том, что нахожусь именно здесь!
— У Майи был сильный шок, — сказал я. — А отдых — лучшее лекарство. После… после…
— После того, как ее мать покончила с собой, — пришла она на помощь.
Я поднял брови.
— Э-э-э… да…
— Хотя ее мать была Шикарной сукой?
— Ты говоришь отвратительные вещи, — сказал я ей. Эта фраза показалась мне типично английской. — Твои слова — чистая ложь.
Маккензи некоторое время смотрела на меня и вдруг опустилась на диван. На ней были ботинки из лайки. Я еще никогда не видел такой мягкой кожи. Она годилась для перчаток, слегка помята и свободно свисала у лодыжек. Я заметил лиловые чулки.
— Я не знала ее достаточно хорошо, — сказала она. — Я знаю только то, что говорила о ней Майя.
— Ну, а я знаю… знал ее очень хорошо, — сказал я. — Она была добрейшим человеком. Она был гением, а на гениальность надо делать скидку…
— Может быть, надо делать скидку на материнство? — категорическим тоном заявила она. Последовало долгое молчание.
— Хочешь выпить? — предложил я. Открыв шкаф, я достал бутылку. — Со льдом?
— Все равно.
Я подал ей стакан, и она стала жадно и шумно, как ребенок, пить воду, я сделал вид, что не слышу. Потом она громко отрыгнула. Должно быть, было заметно, что я ошеломлен, потому что она захихикала и сказала:
— Это еще ничего! Подожди немного и услышишь, как я пукну.
Я нахмурился, как будто о таких вещах и не слыхивали в моем благопристойном доме. Она зачаровала меня. Контраст между поведением и таким нарочито изысканным внешним видом заставил меня поразмышлять над тем, что же за всем этим последует.
Она шумно вздохнула.