его ухаживания? Да еще и приковала себя к этому браку цепями материнства…. 
А теперь вот хожу в гипсе, как жертва домашнего насилия.
 Просто отвратительно.
 Причем отвращение это я испытываю не только к предателю-мужу, но и к самой себе. Вместе с презрением. За свой выбор. За свои ошибки, которые совершила на свою же беду. И теперь должна разгребать последствия.
 На улице совсем уже темно, и давно зажглись фонари.
 Мне не хочется прямо сейчас идти домой. Чувствую, что надо немного посидеть в тишине и взять себя в руки. Хорошо, хоть на Женьку можно положиться в нашей семье. Он по собственной инициативе проводил меня сюда и сразу же поехал обратно, чтобы присмотреть за маленьким Павликом, пока меня нет.
 Я печально оглядываю небольшой сквер.
 Это самое приятное место при нашей городской больнице, в которой находится медпункт. Только освещение довольно тусклое, несколько фонарей давно требуют замены перегоревших лампочек. Зато на ближайшей скамеечке в густой тени декоративной голубой ели вроде никого не видно.
 Сейчас я, как никогда, благодарна этим безмолвным больничным сумеркам. За отсутствие посторонних. За благословенную темноту.
 Устало падаю на скамеечку и позволяю себе самую большую слабость за весь день — расплакаться от бессильного разочарования в собственной судьбе.
 Теперь и с ближайшим будущим непонятно, как быть. Остаться молчаливой терпилой, пока не поправлюсь? Или сразу бежать разводиться с травмированной рукой, маленьким ребенком и большим вопросом насчет места жительства Женьки? Как же это тяжело — принимать на себя ответственность за последствия своих ошибок!
 Как же это тяжело… как горько…
 Я утыкаюсь носом в колени и принимаюсь раскачиваться, тихо всхлипывая.
 — Не знаю… не знаю… я ничего не хочу, ничего… — шепчу под нос вслух, сама того толком не осознавая. Губы становятся солёными от размазанных по лицу слёз.
 Шорох из-под темной громады голубой ели рядом заставляет меня не просто вздрогнуть, а подскочить со скамейки, позабыв о раненой руке. Ахнув от боли, я замираю на месте и вглядываюсь в сумерки распухшими от плача глазами.
 Там стоит высокая широкоплечая фигура, прислонившись к стволу дерева в небрежной позе…
 Это мужчина. Определенно мужчина.
 И он смотрит прямо на меня.
   Глава 3. Незнакомец с красивым басом
  Я быстро моргаю. Сердце в груди колотится, как у перепуганного кролика. Как долго этот тип стоял тут под елью и наблюдал за моими рыданиями?.. Ох, неудобно-то как получилось. Позорище.
 — Извините, — шмыгаю носом и достаю из сумки салфетки, чтобы привести себя в порядок. — Я вам помешала? Сейчас уйду…
 — Не нужно, — звучит из темноты глубокий низкий голос, заставив меня замереть, прислушиваясь к необыкновенно красивому вибрирующему тембру. — Ты мне не мешаешь.
 Это бас! Самый настоящий шикарный мужской бас, который на самом деле довольно редко можно услышать в повседневной жизни. Обычно у всех мужчин, которых я знаю, голоса повыше и уж точно не такие впечатляющие.
 Пока я сижу в своем подвисшем от невольного восхищения состоянии, обладатель роскошного мужественного баса задает мне очень неожиданный и странный вопрос:
 — Родители хоть в курсе твоих неприятностей?
 Глаза округляются сами собой от удивления. Давненько меня о таком не спрашивали, однако. Он что же, за несовершеннолетнюю девчонку меня впотьмах принял..?
 — Вообще-то мне давно не восемнадцать, чтобы отчитываться перед ними, — поясняю я, поддавшись импульсивному желанию еще разок услышать потрясающий голос в ответ. — Уже лет как десять. И я уже давно самостоятельная…
 Если эта информация и удивляет незнакомца под деревом, то он этого ничем не показывает. Просто кивает, принимая к сведению свою ошибку.
 — Ясно.
 Я пристально вглядываюсь в окутанное тьмой лицо, чисто по-женски пытаясь определить, соответствует ли красота его уникального голоса внешности, или нет.
 Очень часто ведь бывает — особенно у ведущих на радио, — что их речью заслушаться можно от слухового восторга, но стоит увидеть воочию, так сплошное разочарование и когнитивный диссонанс. Хорошо если это будет невзрачный задохлик, а то ведь иной раз кому-то не везет и настоящим квазимодо уродиться.
 Но, увы, в таком освещении лицо под деревом кажется одним сплошным тёмным пятном. С двумя пятнами потемнее — его глазами, видимо. И взгляд этих глаз, кажется, направлен на мою загипсованную руку.
 Я машинально приподнимаю ее, с любопытством оценивая реакцию собеседника. Он продолжает смотреть на гипс, задумчиво и отстраненно. Даже вопросов больше никаких не задает.
 Мне становится слегка досадно из-за того, что я показалась ему недостаточно интересной, чтобы продолжить разговор. И какой-то внутренний женский чертик подталкивает меня с небрежной прямолинейностью сказать:
 — Не обращайте внимания на гипс. Это наименьшая из проблем, которые доставил мне сегодня муж. А хотите, расскажу, чем еще он “порадовал” меня за день?
 После короткой паузы глубокий красивый голос лаконично отзывается из темноты:
 — Рассказывайте.
 Я обращаю внимание на то, что после моих слов о возрасте незнакомец резко перестал мне “тыкать” и перешел на уважительное обращение, и тихо про себя вздыхаю.
 И голос хорош, и сдержанный такой, приятно ненавязчивый, спокойный. В то же время чувствуется в нем какая-то завораживающая внутренняя сила, эдакая уверенная на все сто процентов властность. Опять же, и естественное чувство такта у него имеется…
 Да мне тут под ёлкой самый настоящий раритет среди мужиков нашего времени попался!
 — Он изменил мне с соседкой, — уныло сообщаю я. — Причем, подозреваю, что делает он это уже давным-давно… А потом поднял руку на своего сына от бывшей… м-м, ну в-общем, бывшей гражданской жены. Спьяну он его поколачивает, знаете. Обычно я слежу, чтобы они не пересекались, когда муж в таком состоянии, но сегодня что-то… слишком много на меня навалилось. Вот и стормозила. В последний момент только успела… ну и вот результат, — киваю на свой гипс. — Сама виновата. Я такая дура. — И скорее уже рассуждая вслух, задумчиво добавляю: — Но не это самое проблемное в наших отношениях…
 Незнакомец слушает меня на удивление внимательно. Даже не шевелится. Хотя поза у него, наверное, не самая удобная для долгой неподвижности. Корявый ствол дерева наверняка даже сквозь одежду ему спину колет.
 — И что же тогда вы считаете настоящей проблемой? — в его интонациях проскальзывает намек на реальное любопытство. — Раз уж вас не впечатлили ни побои, ни измена.
 — Работу над ошибками, — честно признаюсь я. — Исправлять ошибки ведь всегда труднее, чем начинать с чистого листа. К сожалению, я не юная девушка. Не могу перебежать на чистый лист вся такая тонкая-звонкая с развевающимися волосами. У меня маленький ребёнок. Обязательства. Ответственность. С Женькой, опять же, надо решить. Как