Один бог знает, чего мне стоит сейчас сдержаться.
Вместо того чтобы схватить Майю за плечо и вытолкать отсюда к чертовой матери, ограничиваюсь коротким:
— Майя, загляни в ее свидетельство о рождении. Там есть мое имя?
Она вздрагивает от моих слов, морщится, снова просит:
— Артем, я бы не просила, не будь ситуация так серьезна. Я бы не…
— А у меня сегодня день рождения, — напоминаю ей.
Мая вдруг выдает:
— Я не забыла, помню. Поздравляю тебя. Я просто не думала, что тебе нужны мои поздравления, поэтому начала не с того…
— А ты вообще, я смотрю, не думаешь, прежде чем что-то делать. — Эти резкие слова вырываются из меня, хотя я всеми силами стараюсь сдержаться.
— Пожалуйста, послушай! — просит она. — Ты же человек! По-человечески послушай…
О, сколько пафоса в голосе, аж пиздец.
Ну да, ну да, эта песня мне знакома. Артем послушай, Артем будь человеком…
Я долго ее слушал в свое время. Заебался снимать с ушей лапшу.
Впрочем, становится любопытно, что она хочет сказать мне в этот раз.
— Хорошо, я слушаю, — киваю.
Вижу, как на ее лице мелькает облегчение. Она радуется, мать вашу!
— Вот! — говорит Майя и достает из белого пакета, что прижимала к груди, какие-то документы, протягивает мне.
— Что это?
Я даже не трачу время на прочтение шапок документов. Их тут куча, какие-то кардиографии и прочая ересь. Делаю вид, что просматриваю, хотя у самого перед глазами все мельтешит от переизбытка эмоций.
— Выписки из больницы, рекомендации врачей и прочее, — тараторит она. — Здесь все, ты можешь посмотреть, убедиться. Посмотри внимательно, пожалуйста! Это жизненно важно…
Четко чувствую — сейчас будет просить денег.
И она не разочаровывает:
— Не хватает всего трех миллионов…
О как.
Одной миллион на шубу, другой три на нагулянную дочку.
Я им что, банкомат? Как же они меня задолбали.
— Майя, объясни мне по-человечески, почему ты решила попросить денег у меня?
А она вдруг достает фото.
Обычная такая фотография десять на пятнадцать с изображением маленькой русоволосой девчонки, дующей мыльные пузыри. Девочка сама по себе ничего, симпатичная, худая только.
— Ну и? — я вопросительно смотрю на Майю. — Я умилиться сейчас должен? Или что?
А она вдруг говорит:
— Ты разве не видишь, что она — копия ты? Она твоя дочь!
С каким пафосом Майя бросает мне в лицо слова про то, что она растит мою дочку, это надо слышать.
При этом ярко пылает праведным гневом!
Еще бы…
Какой нехороший перед ней сидит мужик. Дите признать не хочет, а она такая умница, даже фото мне принесла в доказательство. Правда, непонятно, что кому доказывает, но это, видно, незначительные детали.
— Майя, я, по-твоему, дурак? — спрашиваю с деланым спокойствием.
Ведь как раз его-то, треклятого спокойствия, во мне в принципе нет и в помине, стоит ей оказаться рядом. Тем более его не может быть, когда поднята такая тема.
Вижу, как Майе хочется ответить на мой вопрос: «Да». Ее выражение лица прямо кричит о желании назвать меня распоследним идиотом на земле.
Дайте деве разойтись, и станет костерить меня последними словами, как не раз делала в прошлом. Но у нее хватает ума не делать этого сейчас, хотя я без труда читаю такое желание на ее лице.
Эх, хотел бы я быть в этой ситуации дураком, который просто сглупил, что-то там перепутал, сам себе придумал…
Да только я — не дурак, вопреки всему, что Майя обо мне думает. И три года назад я им также не был.
Я ведь не с бухты барахты решился в свое время сделать ДНК-тест. Сомнение закралось, когда я понял, что малышка и близко на меня не похожа. Поначалу списывал это на возраст, генетику. В конце концов, не все дочери похожи на своих отцов. Есть черты Майи, и этого мне было достаточно.
А потом случился тот самый переломный момент, когда Майя сделала малышке тест и узнала ее группу крови, которая ничего общего с моей не имеет. И с ее группой крови — тоже.
Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, где собака порылась.
Я сделал гребаный тест.
Охренел от результатов, повторил его.
Будь у меня хоть малейший повод усомниться…
Будь это хоть кому-то выгодно — выставить мою дочку нагулянной, я бы, может, так себя не повел. Я бы смог на этом съехать, как-то убедить себя, что бумажки — это просто бумажки, забить. Но… Но я детдомовец. На тот момент у меня никого, ближе Майи, не было. У нее та же история… И богат я тогда близко не был. Имел кое-что за душой, да, но не более.
Никому, сука, не было выгодно выставлять мою дочку нагулышем, а жену — блядью. Потому-то я и пошел совать результаты тестов ей в нос и требовать объяснений…
Как вспомню, так вздрогну.
Мне было так невероятно хреново, что не хотелось жить. Я в тот момент всякую веру в людей потерял, в женщин в частности. Потому что так врать, как делала это Майя… Для этого природный талант нужен.
— В этой девочке нет ничего на меня похожего, — максимально четко проговариваю каждый звук.
Вроде бы по-русски все сказал. По-человечески даже! Не орал, не долбился в стену лбом и даже кулаком ни разу ничего не треснул. Сдержался.
А Майя нет чтобы оценить мой спокойный тон, наоборот — взрывается как хлопушка:
— Ты только посмотри! Пожалуйста… Хоть раз, внимательно…
Она издевается надо мной. На что там смотреть? Да, у девчонки волосы такого же цвета, глаза, допустим, тоже, хотя на снимке четко не видно. Но мало ли на свете русоволосых и сероглазых людей? Их большинство, сука! Ладно, про большинство загнул, но только в России их точно не один миллион. И что, все мои родственники? Или я части из них прихожусь отцом? Ни хрена подобного. Нет в этой сраной стране у меня родственников. Впрочем, и в других тоже. Нигде нет.
— Майя, — начинаю хрипло.
Уже готовлюсь послать ее с этим фото куда подальше, но не успеваю, потому что она вторую фотку достает.
А фото-то козырное дальше некуда. Минимум туз… а впрочем, даже джокер.
На фото я, трехлетний.
Помню вечер, в который Майя нашла это фото среди моего барахла,