Глава 30

Мы сидели на диване в квартире Сергея, перед телевизором, где мелькали сцены какой-то мелодрамы, и тихо переговаривались. Сегодня я впервые за два месяца приехала к нему, чтобы остаться на ночь. В груди всё сжималось от такого долгожданного и нежданного счастья.

Гришка ночевал у друзей, а Лёля выставила меня из дома, заявив, что я достаточно взрослая, чтобы остаться с ночёвкой. Пригрозила, что дверь мне до утра не откроет.

- Мама, ну что вы, в самом деле, как первоклассники, - смеялась дочь, - двадцать первый век на дворе, не восемнадцатый. Иди, иди, - она распахнула дверь, - со мной всё будет в порядке.

Сергей, поджидавший в гостиной, подмигнул ей и, взяв меня за руку, вытащил из дома.

Теперь он нежно поглаживал меня по волосам:

- Саша, мне нужно будет уехать. Суд перенесли в административный центр, сама понимаешь, органы не прощают ни ошибок, ни злоупотребления властью.

- А я? Разве мне не нужно быть там?

- Нет, - тряхнул головой Сергей, - там будет рассматриваться дело о коррупции, потом вынесут приговор по совокупности всех преступлений.

- Не хочу отпускать тебя, - повернулась, погладив любимого по щеке.

- Сам не рад, только ничего не попишешь, - вздохнул он, - постараюсь вернуться побыстрей.

- Я буду ждать, - обняв любимого за шею, ласково притянула его к себе целуя.

Сергей, чуть отстранившись, подхватил меня на руки:

- Может, продолжим в спальне?

- Согласна, - выдохнула я, чувствуя, как сердце пытается вырваться из груди. Два месяца не могла допустить отношения ближе, чем поцелуи и объятья. Боль, причинённая Аверьяновым, давала о себе знать. Сергей отнёсся с пониманием, окружил меня заботой и любовью и под натиском моих пробудившихся глубоких, удивительных по остроте чувств, холод, сковавший душу, начал отступать.

В спальне было темно из-за плотно задёрнутых штор, не пропускающих свет фонарей. Сергей бережно опустил меня на кровать, и я обняла его за шею, не давая отстраниться. Нежные поцелуи переросли в чувственные прикосновения. Наша одежда незаметно оказалась на полу. Пальцы любимого скользили по моей коже, пробуждая забытое желание, заставляя вздрагивать от каждого касания. Его ладонь, очертив грудь, медленно спускалась по животу, к внутренней стороне бёдер, заставляя меня трепетать от возбуждения. Я легко провела по его коже, чувствуя, как Сергей вздрагивает, сдерживая порывы страсти. Его губы прокладывали дорожку от ключицы всё ниже и ниже, заставляя мои пальцы с силой сжиматься, оставляя следы на его спине. Он поднялся выше, навис надо мной, пожирая безумным от желания взглядом. Я притянула его ближе, не в силах больше сдерживаться. Мои стоны заполнили спальню, мокрые тела сплетались в безумном танце, время остановилось, пока нас не сотрясла одновременная чувственная вспышка, когда партнёр становится частью тебя, одни телом, одним дыханием, одним желанием.

- Сашка, - Сергей играл моими пальцами, перебирал мокрые после душа пряди волос, - даже представить не мог, что бывает так хорошо.

- Я и сама забыла, каково это, - улыбнулась в ответ, - скажи, что стало с твоей женой?

Любимый избегал этой темы, но между нами не может быть недосказанности и тайн.

- Сбежала, - чуть помолчал Сергей, - бросила годовалого Гришку у своей матери и слиняла.

- Как же так? – Удивилась такому повороту событий, - честно признаться, думала, ты вдовец.

- Для нас она умерла, - голос любимого чуть дрогнул, - помню, как плакал сын, не мог ни есть, ни спать. Ночами сидел с ним, утром на службу, Гришка с няней. Тяжкое было время.

- Представляю, – Лёля тоже не была спокойным ребёнком. Я за неделю спала часов по пять. Выглядела, как восставшая из могилы покойница.

- Ты бы хотела ещё детей? – Спросил Сергей, приподняв мою голову за подбородок.

- Не знаю, - пожала плечами, - даже не думала об этом.

- Я бы хотел дочурку, маленькую, красивую, как ты.

- Мы не слишком стары для детей? – Предложение Сергея застало меня врасплох.

- Шутишь? У нас жизнь только начинается! – Любимый прижал меня к себе, - ты ещё так молода, Санечка.

Он потянулся вниз, порылся в ворохе своих вещей и выудил из кармана джинсов небольшую бархатную коробочку. Сел на кровати передо мной.

- Саша, я и не думал, что смогу так сильно полюбить. Не представляю своей жизни без тебя, будь моей женой.

Крышка поднялась, и в бархатной глубине сверкнул бриллиант.

- Ты специально ждал сегодняшнего дня?

- Месяц назад взял, всё не решался, - признался с улыбкой Сергей.

- Грозный следователь Полонский чего-то боится? – Рассмеялась я тихо.

- Боюсь остаться без тебя. Ты будешь моей женой?

- Да, - выдохнула едва слышно, с замиранием сердца.

Я протянула руку, и кольцо скользнуло на палец, подмигивая искрами. Сергей счастливо улыбнулся, приникая к моим губам поцелуем.

* * *

Интерлюдия

Виталик сонно хлопал глазами, прислушиваясь к звукам в камере, его соседи ещё спали, и он с облегчением выдохнул. Скоро побудка и снова начнётся его ежедневная каторга. Ни тяжёлые работы, ни условия быта. Унижение и истязания, которым он подвергался ежедневно. Аверьянов услышал, как сверху спускается его сокамерник, плюгавенький беззубый мужичонка, осуждённый за разбой с тяжкими телесными, и сжался от страха.

- Чего лежишь, доходяга? – Нары сотряс неожиданно сильный пинок, - чай ещё не готов.

Виталик подскочил, залебезив перед плюгавым:

- Сейчас, сейчас, Иван Аверьянович. Уже встал.

Судья не сжалился над ним. И хотя Аверьянова должны были посадить в специализированную исправительную колонию для бывших сотрудников, в просторечье, ментовскую зону, его направили в общую колонию строгого режима. Система не прощает подковёрных игр. Можно долго избегать наказания, но, если уж ты попался, пощады не жди. Двадцать пять лет. Двадцать пять… Ежедневных истязаний. Сокамерники обрадовались ему, как подарку от Деда Мороза, теперь они сполна могли выплеснуть свою ненависть на всех ментов.

Виталик убирал камеру, чистил «парашу», обслуживал соседей, но это не спасало его от издевательств. При каждом удобном случае на него сыпались тычки и пинки. Всё тело ныло при любом движении, он уже и забыл, как это жить без боли. За месяцы, проведённые в колонии, Аверьянов похудел до сорока килограмм. От бывшего старшего прокурора осталась лишь изношенная телесная оболочка и сломленный рабский дух. Он был «опущенным», изгоем среди отщепенцев.

Живущие на свободе и не подозревают: в этих стенах, за толстыми решётками, одевшими