— Я согласилась только потому что Кай просил.

— Кай просил, — повторил Коул, будто примеряя слова. — И ты согласилась, потому что не хочешь причинять ему боль. Или потому что боишься показаться ему сложной.

Эти слова ударили в то место, которое я тщательно прикрывала.

— Хватит, — попросила я тихо.

— Если бы ты хотела, чтобы я молчал, — сказал он спокойно, — ты бы не села в мою машину.

Я резко повернула голову.

— У меня не было выбора.

Он улыбнулся так, что по коже прошёл ток. Коротко. Слишком знакомо. Немного хищно.

— У тебя всегда есть выбор, Рэн. Просто иногда ты не хочешь его признать.

Мы ехали дальше, и дорога становилась свободнее. За городом асфальт блестел свежими разводами, небо чуть прояснялось.

— Тебе страшно? — вдруг спросил он.

— Нет, — ответила слишком быстро.

— Врёшь.

— Я не боюсь твоей семьи.

— Ты боишься не их, — тихо сказал он. — Ты боишься того, что они заставят тебя увидеть, что вы с Каем живёте в разных мирах. И что он… — Коул на секунду замолчал, словно решая, стоит ли говорить это. — Не держит тебя так крепко, как ты держишься за него.

Эти слова были как толчок под рёбра.

— Почему ты это говоришь? — спросила, сжав губы.

Он развернул машину на развязке, не отводя взгляда от дороги.

— Потому что лучше услышать правду от меня, чем в лицо от моей матери.

Я проглотила дыхание.

— Значит, всё настолько серьёзно?

— Более чем, — признался Коул.

Машина плавно сбросила скорость. До въезда на турбазу оставалось несколько минут.

И вдруг — тишина между нами стала почти осязаемой.

— Рэн, — произнёс он медленно. — Каким бы ни был этот день… держись ближе. Не к Каю. Ко мне.

Сердце остановилось.

— Что? Зачем?

Он взглянул на меня — спокойно, уверенно, так, будто говорил не просьбу, а констатацию.

— Потому что я единственный, кто понимает, во что ты входишь. И единственный, кто не даст им сделать из тебя то, чего ты не хочешь.

Я открыла рот, чтобы ответить.

Но в этот момент впереди показались ворота турбазы — деревянные, массивные, украшенные резьбой.

Коул снова посмотрел вперёд.

— Соберись, — сказал он тихо. — И не показывай страх. Никому.

И машина плавно въехала на территорию.

19

Дорога к турбазе шла через сосны — высокие, ровные. Их стволы отражались в стекле чёрными линиями, будто рисовали предупреждение, которое я ещё не понимала.

Машина плавно въехала на территорию. Ровные дорожки, аккуратные домики, стеклянный банкетный павильон в центре — всё выглядело идеально.

Коул припарковал машину у главного здания, заглушил мотор и посмотрел на меня так, будто проверял готовность перед прыжком в пустоту.

— Глубоко вдохни, — сказал он тихо. — И не пытайся понравиться им.

— Спасибо за совет, — выдохнула я, — учитывая, что я, похоже, тут лишняя.

Он чуть дернул подбородком, будто хотел что-то добавить, но открыл дверь первым и вышел. Я последовала за ним.

Во дворе уже стояли люди — пару мужчин в дорогих пальто, и дне женщины в идеально подобранной одежде и шарфах, разговаривающие негромко, но с той характерной манерностью, которой обладают только те, кто никогда не задумывался о цене вещей вокруг.

Среди них — родители Кая. Его мать заметить было невозможно — высокая, статная, с идеальной осанкой и ледяным профилем, который мог бы стать логотипом элитного бутика. Его отец — сдержанный, сухой, будто выточенный из того же материала, что и домики вокруг.

Они разговаривали с парой Томсенов — друзей семьи, судя по тому, как тепло они обменивались приветствиями. Пару раз я видела о них статьи с фото, поэтому узнала безошибочно. Тут были родители семейства и их сын.

И тут их взгляды упали на нас. Сначала — на Коула. Потом — на меня.

Одна секунда. Вторая. И я увидела всё.

Улыбки у них остались прежними, но глаза — нет. Едва заметное расширение взгляда. Микропауза между вдохом и выдохом. Небольшой, почти невидимый перекос угла губ у матери Кая.

Они не знали, что я приеду.

Коул это заметил тоже. Он даже не повернул головы в мою сторону, но я почувствовала — его внимание резко обострилось.

Мать Кая приблизилась первой.

— Коул, — сказала она мягким голосом, который никак не совпадал с её взглядом. — Мы думали, что ты поедешь один.

Он ответил спокойно, почти лениво:

— Изменились планы.

Она перевела взгляд на меня — вежливо, холодно, с идеально отмеренной степенью любопытства.

— Рен. Как… неожиданно. Мы рады, что ты с нами.

Ложь была такой тонкой, что казалось даже грубо указывать на неё вслух.

— Спасибо, — я кивнула. — Я… рада, что смогла приехать.

Отец Кая молчал. Но его взгляд скользнул вниз — по моим ботинкам, джинсам, куртке — и вернулся к лицу с таким спокойствием, что от него становилось неприятнее, чем от открытого презрения.

Томсены стояли рядом.

— Коул, — сказала женщина певучим голосом, — ты опять никого не предупредил? Как всегда делаешь все так, как хочешь.

Коул посмотрел на неё так, что она тут же замолчала, будто нажали на невидимую кнопку.

— Я никому ничего не должен, — произнёс Коул ровно. — Тем более объяснять, кого привожу.

Его мать чуть напряглась. Отец перевёл взгляд на сына Томсенов — рослого парня лет двадцати четырёх, который стоял с руками в карманах и смотрел на меня слишком долго, будто пытался понять, что вообще делает здесь.

Я почувствовала, как неприятная дрожь пробегает по позвоночнику.

Коул заметил. Он чуть повернул голову, посмотрел на меня.

— Пойдём. Я покажу домик, — сказал он. — Тебе нужно оставить вещи.

Произношение было нейтральным. Но по выражению лиц семьи стало ясно: они хотели продолжить разговор. Он — нет.

Мы шли по дорожке. Дождь уже высох полностью, воздух был свежий, но я всё ещё чувствовала липкое тянущее напряжение за спиной — будто взгляд матери Кая впечатывался между лопаток.

— Они правда не знали, — сказала я тихо, не выдержав.

— Конечно не знали, — Коул даже не удивился. — Кай всегда пытается сгладить углы. Но углы — это всё, чем живёт эта семья.

— Они… были недовольны?

— Они были собой, — бросил он холодно. — Этого достаточно, чтобы понять всё остальное.

Мы подошли к одному из отдельных домиков — деревянному, большому, с широким крыльцом.

Коул открыл дверь первым, вошёл, проверил быстро взглядом комнаты — будто оценивая пространство.

— Здесь, — сказал он. — Четыре спальни.

Он прошёл чуть дальше, открывая дверь..

— Это твоя и Кая. Дальше по коридору моя, — уже указал рукой. — Потом сынка Томсенов. И