— Я прощён? — спросил он.

— Ты ничего не сделал, — бодро сказала я, забирая у него вилку и продолжая есть лазанью. Марко усмехнулся, приподняв брови. Тогда я решила, что просто переволновалась и поэтому отпустила всю ситуацию. В конце концов, я девочка, могу и немного мозг повыносить, чтоб жизнь раем не казалась. В тот день я первая его поцеловала, показывая, что согласна быть с ним.

Сегодня же Марко быстрым шагом тащил меня на задний двор. Я еле успевала за ним, еще приходилось крепко держать кружку молока, чтобы не расплескать.

— Куда мы бежим?

Он не ответил, открыл деревянную серую дверь на сеновал и, найдя удобное место, усадил меня на сено. Его губы накрыли мои. Я продолжала держать кружку одной рукой, не решаясь поставить ее. Марко принялся лихорадочно расстёгивать пуговицы на моей блузке, затем бросил это дело и переключился на что-то другое.

— Ты в юбке, отлично, — сказал он, задирая ткань и сжимая мое бедро.

— Марко, что с тобой? — удивилась я, поглаживая его мокрые от пробежки волосы.

— Маша, пока я бегал, думал о тебе. И надумал такое, что не могу себя больше сдерживать, — сказал мой кудряшка, снимая с меня трусики и задирая юбку до талии.

Он так стремительно уложил меня на сено, что я даже не успела понять, что происходит. А его губы принялись оставлять обжигающие поцелуи на моём животе, опускаясь всё ниже. Языком раздвинул мои половые губы и покрыл поцелуями трепещущую, гладкую, влажную кожу. Покусывая клитор, он втянул его в себя, и я издала протяжный стон удовольствия, чувствуя, что могу умереть прямо здесь и сейчас.

От смущения я попыталась отстраниться, но Марко лишь прижал меня к себе ещё ближе, хватая мои ягодицы. Его поцелуи и ласки стали такими настойчивыми, что я перестала думать о чём-либо, кроме них. Он коснулся моего чувствительного места, и я вскрикнула, закусив губу.

Лежу на сене, которое впивается в спину, усиливая остроту ощущений. Двигаюсь в ответ на его поцелуи, я вся горю, тело мягкое и податливое, оно полностью в его власти. Моё дыхание становится рваным, а наслаждение — всё более жгучим и приятным, пронизывая меня яркими токами.

Пружина внутри меня натягивается, всё клокочет и трясется от экстаза, я дергаюсь и в конце концов опрокидываю кружку молока себе на блузку. Да уж, она таки была все это время в моей руке. Молоко разливается по моему телу, и мой бюстгальтер мгновенно намокает.

Марко отрывается от меня, и я вижу его горящие, безумные глаза. Он усаживает меня поудобнее и начинает снимать с меня мокрую блузку вместе с бюстгальтером. Мои большие груди, налитые и чувствительные, с белыми следами молока на коже, обнажаются.

— Кажется, сегодня мой день, — говорит он и начинает слизывать с меня капли молока, задевая соски и покусывая их. Он снова издает рычащий звук и укладывает меня обратно на сено. Его пальцы скользят по моей промежности, размазывая влагу и периодически касаясь чувствительной бусинки. Мой кудряшка сбрасывает свои шорты и снова целует меня, дразня мои губы и сжимая мои волосы. Он проводит языком по моей шее, слегка прикусывая её зубами. Он весь в предвкушении, его возбуждение заметно, и я чувствую это животом. Его руки и губы исследуют моё тело, не оставляя ни одного места без внимания. А потом он резко и сильно входит в меня. Я вскрикиваю, изгибаюсь и хватаюсь за его плечи, покусывая его в ответ.

— Маша… Машенька… Молоко… Молоко… — произносит он с закрытыми глазами. — Нет, молоко не помогает…

— Какое молоко? Скажи мне что-нибудь на итальянском, — прошу я.

— Prosciutto cotto, filetto, salsiccia...

Он выговаривает мне на итальянском с каждым толчком.

— Salmone, burro, formaggio, latte, latte, latte...

Я сжимаюсь внутри, всё клокочет, сердце бешено бьётся, я дрожу.

— Per te faccio di tutto. (Пэр тэ фаччё ди тутто).

— Ti amo! (Ти амо!)

Моя грудь так отзывчива, что кажется, будто она вибрирует вместе с моим лоном. Я издаю стоны, извиваюсь, меня охватывает дрожь, я двигаю бёдрами, ощущая, как внутри всё сжимается и не даёт расслабиться. Марко догоняет меня за считанные секунды и успевает выйти, чтобы выплеснуть тёплую жидкость на мой живот.

В голове шумит, тело не двигается. Я настолько безмятежна, что могу лишь лежать и вдыхать запах сена, смешанный с ароматом любви.

— Почему молоко? — спрашиваю я.

— Иначе бы всё закончилось гораздо раньше, — смеётся он.

— А что ты мне говорил на итальянском?

— Ну…

— Марко!

— Мне нужно было отвлечься. Рассказывал тебе о продуктах, которые есть в магазине. Масло, сосиски, сыр и молоко...

— Я-то думала, ты мне о любви говоришь, — надуваюсь я.

— Потом не выдержал и начал говорить о любви, — целует меня в губы.

— Маша! — раздаётся со двора голос деда. Мы подскакиваем как угорелые, Марко надевает шорты, я пытаюсь найти свои трусы. Пока достаю их, Марко умудряется схватить меня за ягодицу и укусить.

— Марко, блин! Ты чего делаешь? — грозно шепчу я и пинаю его в плечо.

— Не удержался, такая у тебя задница сочная, — говорит он с усмешкой.

— Сейчас дед тебя найдёт, и твоя задница станет ещё сочнее, — тихо смеюсь я. — Лезь под сено, я сверху накидаю.

— А если я задохнусь?

— Решай сам: или смерть от деда, или смерть от сена, — отвечаю я.

— Понял, не дурак, дурак бы не понял, — Марко зарывается в сено, а я накрываю его сверху, чтобы было незаметно.

Дед заходит на сеновал и внимательно рассматривает всё вокруг. Я дёргаюсь и поднимаю кружку.

— Сходи в магазин, хлеба больше нет, — говорит он.

— Хорошо, дедушка, — отвечаю я и стою на месте. Дед хитро улыбается и, почесывая усы, подходит к сену, где прячется Марко, а затем садится прямо на него.

— Машка, передай Марко, что дрова снова пришли, надо их разложить, и крыльцо помочь переложить, — говорит он.

— Хорошо, — пытаюсь сказать я уверенно, но внутри всё дрожит. Дед как назло укладывается и локтем начинает давить на сено прямо рядом с головой Марко.

— Если он тебя обидит, его ждёт серьёзный разговор. И пусть вернёт мои презервативы, негоже у деда последнее забирать, — дед хлопает по сену и встаёт.

— Ну, я пошёл к Катьке, она мне блинов напекла, — дед уходит.

Я раскапываю Марко из-под сена, он отплёвывается и чихает от сенной пыли.

— Ты как? — спрашиваю я.

— Отлично, как будто заново родился, — откашливается Марко, а потом снова притягивает меня к себе и нюхает мою шею.

— Мой молочный коржик, — задирает мою юбку и