— Дмитрий Сергеевич, — начинает она вежливо, но сухо, — в целом документация кафедры в порядке. Однако у нас возникли вопросы к работе некоторых сотрудников.

Я уже чувствую, куда дует ветер.

— В частности, к Лидии Николаевне, — продолжает она, смотря не на него, а прямо на меня. — Во-первых, отмечены неоднократные опоздания. Сегодняшнее — лишь подтверждает слова студентов. Мы провели выборочный опрос, и, как выяснилось, задержки случаются чаще, чем хотелось бы.

Меня будто обухом по голове ударили. Какие опоздания? У меня? Я всегда приходила вовремя, кроме этого утра!

— Во-вторых, — продолжает она, не обращая внимания на мой вид, — мы обнаружили неточности в отчётных документах за прошлый семестр. Часть часов не подтверждена. И, к сожалению, это не единичный случай: копии заявлений на пересдачи студентов оформлены с нарушениями, подписи не совпадают с образцами.

К горлу подкатывает тошнота. Я точно знаю: я проверяла эти бумаги. Всё было чисто.

— В-третьих, — делает она театральную паузу, — к нам поступила жалоба от группы студентов. Они утверждают, что Лидия Николаевна не всегда объективна в выставлении оценок и может повышать голос на занятиях.

У меня трясутся руки. Жалоба? На меня? Студенты? Это невозможно.

Толмацкий смотрит пристально, и от этого взгляда хочется провалиться сквозь землю. Не обвиняет. Но требует объяснений.

— Поймите нас правильно, — женщина переводит взгляд на заведующего, — при таком наборе нарушений меры придётся принять обязательно. Боюсь, что мы будем вынуждены рекомендовать руководству увольнение Лидии Николаевны. Нам очень жаль, но… мы люди подневольные.

Я сглатываю воздух, но он будто застревает где-то посередине.

Со вчерашнего вечера, после истории с Лёшей, я и так на пределе. Всю ночь ворочалась, то вскакивала от любого шороха, то смотрела в телефон каждые полчаса, будто от этого могла что-то изменить. Даже яблоки, единственное, что сейчас держит меня на плаву, остались на столе дома.

Стресс, бессонница, пустой желудок и тошнота делают своё дело. Лоб покрывается холодным потом. Сердце колотится в висках, а перед глазами начинает плыть картинка.

Хочу объяснить, сказать, что это подлог, что это неправда, что я вчера всё перепроверяла. Вдруг малыш внутри реагирует на мой стресс — в животе тянет, тошнота подкатывает к горлу.

— Я… я… — начинаю, но ком подступает к горлу. В глазах темнеет.

Толмацкий делает шаг вперёд:

— Лида?

И в следующий миг земля уходит из-под ног. Всё растворяется — голоса, лица, бумаги…

Последнее, что успеваю почувствовать — чьи-то руки, подхватившие меня.

Лава Сан "Развод. Обойдусь без тебя"

Глава 19 Лидия

— Лида? Лид! Чёрт, давай, открывай глаза, — доносится до меня сквозь вату взволнованный голос мужа.

Прохладная мокрая ладонь касается лба, потом аккуратно скользит по щекам. Я дёргаюсь, хочется сказать, что всё в порядке, но язык будто налился свинцом.

Щёлк! — открывают окно, в лицо врывается холодный воздух, с запахом пыли и мокрого асфальта.

Я заставляю себя вдохнуть поглубже и нахожу силы приоткрыть глаза. Передо мной напряжённое лицо Димы. В кабинете пусто. Неужели он всех выгнал?

— Наконец-то! — он выдыхает и обнимает за плечи, не давая подняться. — Ты меня напугала.

— Я… я в порядке, — выдавливаю шёпотом и пытаюсь приподняться, но его рука твёрдо удерживает меня на месте.

— Лежи. Скорая уже в пути. Тебя осмотрят.

— Не стоило вызывать. Я просто… перенервничала. — Голос предательски дрожит, и я сама слышу, насколько слабо это звучит.

— Просто так люди в обморок не падают. Раньше с тобой такого не было. — В его взгляде тревога и жёсткость вперемешку. — Я запишу тебя на полный чек-ап в клинику. Пусть врачи проверят, всё ли в порядке.

— Дим, я серьёзно. Я в норме, — на этот раз твёрже. Но сил спорить нет. Голова всё ещё кружится, внутри тошнотворная пустота и от стресса, и от того, что я с утра даже куска хлеба не съела. Главное, чтобы он не догадался о настоящей причине.

Я отвожу взгляд, будто рассматриваю узор на ковре, и делаю вид, что восстанавливаю дыхание.

— Лид, — Дима мягче, — что с тобой? Чего ты так распереживалась? Ты ведь знаешь, как проходят эти проверки. Они нагоняют страху, собирают материал, но всё решается не за один день.

— Хочешь сказать, это нормально? — в голосе прорывается злость, которую уже не могу сдержать.

— Нет. Но и ты сама понимаешь: просто так они на тебя не накинулись бы.

— Именно! — вскидываюсь, тут же чувствуя, как сердце бьётся ещё быстрее. — Поговори с этой своей бешеной! Угомони её.

— “Моя” женщина только одна, — его взгляд становится колючим. — Это ты.

— Ой, вот только не надо начинать снова… — отворачиваюсь. — Лучше огороди меня от своего гарема.

— Похоже, тебе правда нужен врач, — он горько усмехается. — Я ещё могу понять твои наезды на Ольгу. Но кого ты ещё успела записать в мои «любовницы»?

— А то ты не в курсе… — прикусываю губу, не хочу даже произносить имена. — Противно думать, как низко ты пал.

— Так. — В его голосе появляется та деловая сталь, которая так подкупает коллег и студентов. — Как бы тебе ни хотелось раздувать скандал, сейчас этого не будет. Тебе нужен покой. Эту тему мы закрываем.

Я сжимаю губы. Хотела огрызнуться, но понимаю, что он прав, сейчас любое слово вырвется вместе со слезами. А я не имею права позволить себе расплакаться.

— Что касается проверки, — продолжает он, — пусть собирают всё, что нашли. Составят акт. Вот с этим и будем разбираться. И запомни: одна ты в этой ситуации не останешься.

Дурацкие гормоны! Стоит ему так сказать, и у меня начинает щипать в носу. Я отворачиваюсь, чтобы не выдать себя, но глаза уже предательски блестят.

— А если я не смогу доказать, что у меня всё подготовлено заранее и в полном порядке? — выдавливаю шёпотом.

— Мы сможем, Лид, — он выделяет это «мы», и от этого у меня сердце болезненно сжимается. — У тебя всё сохранено на ноутбуке. Там есть даты редактирования. Я лично