— Есть пожелания к маникюру?

— Нюдовый, с градиентом.

— Длительность такой работы немного больше, чем стандартное покрытие, на которое вы записывались.

— Значит, вам придётся поторопиться.

«Терпи, Арина». Глубокий вдох, выдох.

Процедура началась. Я работала молча, сосредоточившись на каждом движении, стараясь дышать ровно. Воздух между нами был густым и тяжёлым, словно перед грозой.

Милана первой нарушила молчание.

— Знаете, я всегда восхищалась людьми вашего… профиля, — она бросила взгляд на мои руки. — Это же требует такой усидчивости. Такого смирения. Почти что служение.

Она говорила мягко, но каждое слово было уколом.

— Спасибо, — сухо ответила я, не отрываясь от работы.

— Нет, правда, — продолжила она, скучно листая ленту соцсети в телефоне. — Сидеть целый день, склонившись в три погибели, удовлетворять капризы чужих людей… Это должно закалять характер. Или, наоборот, ломать? Как вы думаете?

— В каждой работе есть свои особенности, — сквозь зубы пробормотала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— О, конечно! — она фальшиво воскликнула. — Особенности. Вот именно. У каждого своя роль. Кто-то создаёт красоту. А кто-то ею пользуется. И очень важно… не выходить за рамки своей роли. Не правда ли?

Она смотрела на меня, и в её взгляде читалось откровенное презрение. Я молчала, сжимая маникюрные ножницы так, что костяшки побелели.

Я продолжала обработку кутикулы. Рука была невероятно напряжена. Я старалась дышать глубже, сосредоточиться на движении, но внутри всё клокотало.

И в этот момент она дёрнула рукой. Резко, неожиданно, с силой. Острый край ножниц, который я в тот миг направляла, вонзился ей в кожу у основания ногтя.

— Ай! — её крик был слишком театральным, слишком громким для крошечной ранки, из которой проступила капля крови.

Я тут же отдернула инструмент. Сердце ушло в пятки.

— Простите! Всё в порядке? Я…

— Что это такое?! — её голос звонко разнёсся по салону. Она с ужасом смотрела на каплю крови. — Вы что, не умеете обращаться с инструментами?! Это же халатность! Изранили мне всю руку! — Я заметила ухмылку на её лице, мелькнувшую всего на секунду.

Она подняла руку, демонстративно разглядывая повреждение, и я заметила, как её взгляд скользнул к сумочке. Молния была чуть приоткрыта, и в щели я увидела тусклый блеск объектива камеры мобильного телефона. Всё было подстроено. Снято на видео.

— Это случайность, — проговорила я, и голос мой дрогнул от ярости и бессилия. — Вы дёрнулись.

— Я дёрнулась? — она повысила голос, и теперь её слышали все в салоне. — Это вы, дорогая моя, работаете спустя рукава! Я теперь вообще сомневаюсь в стерильности ваших инструментов! Уверена, у вас нет и половины необходимых лицензий!

Клиенты студии и другие мастера оборачивались на нас. Рабочий шум стих. Только фоновая музыка наполняла замершее пространство.

Кровь ударила в голову. Я видела её взгляд — торжествующий, ядовитый. Она добивалась своего. Она пришла не за маникюром. Она пришла за войной.

Скандал разрастался. Элина, услышав шум, уже направлялась к нам с озабоченным лицом. Милана жестикулировала, размахивала повреждённой рукой, её голос становился всё громче и визгливее. Весьма правдоподобно.

— Здравствуйте, я владелец студии. Что у вас здесь произошло? — Голос Элины был вежлив и мягок, однако я знала и чувствовала металлические нотки, которые в нём звучали.

— Ваш «мастер» — она изобразила руками кавычки — исполосовала мне всю руку!

— Мне жаль, что вы столкнулись с данной ситуацией. Мы можем взглянуть и обработать раны? Предложить другого мастера?

— Не можете!

И так же внезапно, как началось, всё закончилось. Она резко встала, с презрением швырнула на стол деньги за процедуру.

— Держите. Даже такая работа стоит денег. Хотя после вас лечиться нужно будет ещё очень долго.

Она повернулась, чтобы уйти, сделав паузу у самого выхода. Затем обернулась и сделала несколько шагов ко мне. Она наклонилась так близко, что её губы почти касались моего уха, а запах её духов заполнил всё пространство вокруг. Стало душно.

И прошептала тихо, так, что услышала только я, но каждое слово врезалось в сознание, как раскалённое железо:

— Он вернётся ко мне. Нас связывает больше, чем ты можешь представить. Я не позволю какой-то серой мыши отнять у меня то, что принадлежит мне по праву. Если нужно… я сотру тебя в порошок. Ты даже не представляешь, на что я способна.

Я застыла, не в силах пошевелиться, пытаясь переварить этот поток ненависти.

Она уже выпрямилась и сделала ещё шаг к выходу, но снова остановилась, как будто вспомнив что-то самое главное. Последний аккорд. Положив ладонь на свой плоский живот и погладив его сквозь ткань, она выдала последнюю порцию самого опасного яда.

— Кстати… Я беременна. От Жени. Все анализы уже подтвердили. Так что наше с ним будущее… оно уже началось. А у тебя его никогда не было.

Дверь за ней закрылась. А мой мир рухнул.

Звуки салона — тихая музыка, голоса, звон инструментов — пропали, заглушённые оглушительным гулом в ушах. Ноги подкосились, я с трудом нашла опору, ухватившись за край стола. Ладони стали ледяными и влажными.

Беременна. От Жени.

Эти слова крутились в голове, не находя выхода, ударяя изнутри с новой и новой силой. Вся моя хрупкая надежда, все его слова, его «скучаю», его «скоро всё объясню» — всё это рассыпалось в прах, оказалось жалкой ложью, игрой.

Перед глазами поплыли тёмные пятна. Грудь сжало так, что не могла вздохнуть. Казалось, вот-вот сердце разорвётся от боли. Я чувствовала себя обманутой, уничтоженной, растоптанной. Он был с ней. Он… ребёнок. Их ребёнок.

Слёзы подступили к горлу, горькие и обжигающие. Я сглотнула их, стиснув зубы до боли. Я не могла заплакать здесь, на виду у всех. Не могла показать ей, что она добилась своего.

Но внутри всё кричало от несправедливости и боли. Рухнули последние опоры, исчезла почва под ногами. Осталась только ледяная, всепоглощающая пустота и тихий шёпот: «Всё кончено».

Глава 25 — После бури

Я не помню, как дошла до дома. Не помню, что мне говорила Маша, Элина, другие девочки. Не помню, где оставила велосипед. Не помню, куда делся мобильный.

Рухнув одетой в постель, я позволила истерике взять верх. Рыдания выходили из меня лавинообразно, глухие, надрывные, выворачивающие душу наизнанку. Они рвались из самой глубины, из того тёмного места, где только что рухнула и рассыпалась в прах моя хрупкая вселенная. Это были слёзы не просто обиды или злости — это было оплакивание надежды. Той самой, что я так бережно лелеяла все эти недели.

Прошло несколько часов, прежде чем я смогла выплакать эту первую, самую