— Это лишком драматично.

— Именно так я себя и чувствую. Я умираю. — Из-за подушки мой голос звучал приглушенно.

— Привираю?

— Умираю, — повторила я, швыряя в нее подушкой. Сил у меня было, как у новорожденного, и подушка едва перелетела через край матраса. — Я хочу суп.

Когда мои глаза, наконец, открылись, я увидела, как Тара натянула мешковатый свитер и вытащила из-под ворота копну влажных от душа волос.

— Черт возьми, Галс. Ты действительно похожа на моего дедушку Гарри в день его похорон, только зубы у тебя гораздо лучше. Я скажу маме, чтобы она приготовила тебе суп.

Я пробормотала в ответ что-то нечленораздельное.

Потом я, должно быть, задремала, потому что, когда я снова проснулась, Тары уже не было, а Уитни сидела рядом со мной на кровати и гладила меня по волосам.

— С днем рождения, Галлея.

В отличие от звонкого голоса Тары, голос ее матери звучал словно за миллион миль отсюда. Успокаивающий, умиротворяющий, заботливый. Зарывшись в одеяла и дрожа от лихорадки, я погрузилась в комфорт ее слов и мягких прикосновений.

— Я сварила тебе суп и принесла жаропонижающее. Ты вся горишь.

— Хмф…

— Я предупрежу в школе о твоем отсутствии, — сказала она. — Мне нужно на работу… Как думаешь, с тобой все будет в порядке? Может, мне взять отгул?

Ни за что.

Она уже стольким пожертвовала ради меня. Слишком многим.

Я заставила себя приободриться, выглянула из-за края одеяла и улыбнулась ее расплывающемуся перед моими глазами милому лицу.

— Иди на работу. Меня просто знобит. — Я перевела взгляд на тарелку с дымящимся бульоном на тумбочке. — Спасибо за суп.

— Конечно. В обеденный перерыв я зайду проведать тебя.

— Хорошо.

Это было последнее, что я помнила, прежде чем лихорадочные сны унесли меня…

— Я могу побыть с ней. Тебе нужно вернуться в офис.

— Не знаю… она выглядит неважно. Может, отвезти ее в больницу?

Большая прохладная ладонь легла мне на лоб, помедлила и заботливо убрала назад мои взмокшие от пота волосы, а вихрь землисто-древесного аромата с ноткой амбры окутал меня облаком удовольствия.

— Думаю, нам просто нужно дождаться, чтобы лихорадка прошла. Я прослежу, чтобы она приняла лекарства.

— Ты уверен?

— Да. У меня сегодня выходной, а ты занята предстоящим судебным делом. Я выгуляю собаку, пока буду здесь.

Долгая пауза.

Вздох.

— Ты просто спаситель, — тихо сказала она. — Я позвоню, чтобы узнать, как дела.

— Хорошо.

Я слышала звук удаляющихся шагов, в моей голове реальность смешалась с далекой страной грез. Рид был здесь. Он сидел на кровати рядом со мной, его рука вернулась к моему лбу, а большой палец нежно провел по линии роста волос. Я заставила себя открыть глаза, и размытые очертания его красивого лица предстали передо мной — дымка темных волос, добрые глаза и полные губы, смягченные нежностью.

— Эй. Нам нужно сбить твою температуру.

Таблетки, которые Уитни оставила для меня, все еще лежали нетронутыми рядом с тарелкой холодного куриного супа. Я не могла пошевелиться. Простая задача — дотянуться до лекарства — казалась геркулесовым подвигом. Я зарылась поглубже в одеяло и заскрипела зубами.

— Ты настоящий?

— Совершенно точно.

— Мне… снился сон…

Он продолжал водить большим пальцем по моему лбу.

— Что тебе снилось?

— Танцы… песни. — В моих словах не было смысла, но когда Рид был рядом, мне было трудно соображать, и лихорадка ничуть не улучшала ситуацию. — Там была музыка.

Он помедлил, матрас прогнулся под его весом.

— Хочешь, я включу музыку?

Мне удалось кивнуть.

Должно быть, я снова задремала, потому что поняла, что он вернулся, когда его кончики пальцев коснулись моих губ, а из динамика магнитофона зазвучал мой любимый диск «Gin Blossoms».

Я все еще сплю?

Я не знала, но какая-то часть меня не хотела просыпаться.

Его пальцы, как крылья бабочки, касались моих пересохших губ, и я страстно хотела вернуться в прошлое, когда наши губы были горячими и влажными, сплетенными вместе среди сжимающих бедра стонов, а он вдыхал пламенный свет в мою душу.

— Тебе нужно принять это. Тебе станет лучше.

Две крошечные таблетки покатились по моему языку. На вкус они были как горькие опилки, и меня передернуло.

— Вот, садись.

Его руки обхватили меня, помогая принять вертикальное положение. Пульс стучал в голове, как электродрель, когда я попыталась пошевелиться и привалилась к его плечу, мое тело было не сильнее потрепанного плюшевого мишки.

Рид был теплым, твердым и безопасным.

Я готова была жить с этой лихорадкой до скончания веков, лишь бы он остался здесь, со мной.

— Давай, Галлея. Глотай.

Его пальцы лежали на моей челюсти, закрывая рот, чтобы лекарство оставалось внутри, а затем край стакана ткнулся мне в губы. Я раздвинула их и выпила. Я проглотила таблетки, кашляя и отплевываясь, когда вода попала в мое воспаленное, пересохшее горло.

Он ласково водил рукой по моей спине, пока кашель не утих.

Отец уже давно не порол меня своим коричневым ремнем, поэтому я не вздрогнула от его прикосновения. Рид провел рукой вверх и вниз, а затем его ладонь легла на затылок и нежно погладила. Длинные пальцы перебирали мои спутанные волосы, а его вздох коснулся моего виска.

Когда он отодвинулся, мне показалось, что он засунул меня в морозильную камеру и плотно закрыл ее.

Но затем его слова донеслись до меня, снова согревая.

— Это ты снимала?

— Хм?

— Эти фотографии.

Я попыталась сфокусировать зрение, медленно поворачивая голову, чтобы посмотреть на него. Рид держал в руках стопку фотографий, которые я сделала в школе.

— Да, — прохрипела я. — Они дерьмовые.

— Нет. Они очень хорошие.

От этого комплимента по мне пронеслась еще одна волна жара.

— Я просто практиковалась.

Он молчал несколько секунд, но мне показалось, что целую вечность.

— В них что-то есть.

— Да. Куча дерьма.

— Галлея. — Рид снова замолчал, изучая каждую фотографию, словно это был редкий портрет, висевший на стене галереи. — Даже эта черника. То, как ты выбрала ракурс и размыла фон.

— Я была голодна.

Легкий вздох коснулся моего виска, напоминая о его близости.

Он отложил фотографии и отодвинулся.

Нет.

Он был нужен мне ближе. Я жаждала утешения.

— Останься со мной… — Я прижалась к нему поближе, уже чувствуя, как сон грозит утянуть меня в свои объятия. Прошло почти десять лет с тех пор, как обо мне так заботились. Когда мне было десять лет, я слегла с синуситом, из-за которого неделю провалялась с температурой. Бабушка была еще жива, и она заботилась обо