На часы посмотрела. На палату. И я поняла, что зря сотрясаю воздух.

Это жестокая женщина уже вынесла мне свой вердикт. И то время, которое она отмерила на наш разговор, уже истекло. Она получила свою правду и больше ничего слушать не будет, сторону она выбрала и теперь хотела, чтобы я ушла. Она хотела от меня избавиться, а потом пойти по жизни с той правдой, которая была ей более удобна.

– Хватит, Лидия, – оборвала она меня. – Знаешь, я совсем не удивлена, если Лёшенька искал сочувствия в чужих объятиях. Что ему делать, когда дома ждет холодный прием? Если ты не давала ему того, что нужно. Мужчине, знаешь ли, внимание надо. А ты вроде из университета ушла, чтобы заниматься семьей, а сама погрязла в своих бумажках! Что ты вцепилась в них? Они тебе стали дороже мужа! Какой мужчина это потерпит?

Я помолчала, глядя ей в глаза. Разговор был бесполезен и зашел в тупик.

– Я всего лишь хотела, чтобы меня уважали, – произнесла я наконец. – Чтобы не предавали.

Наталья Викторовна лишь фыркнула.

– Кто тебя предавал? Ты сама отдалилась. Пошла по стопам своего отца, который уехал в деревню, бросил карьеру. Слабак! Но он хоть один. Имел право хоть на Северный Полюс уехать. А ты? Ты же женщина! Мать! Забыла, что мужику нужно внимание, тепло? А ты то над бумажками сидишь, то на кладбище катаешься. А теперь строишь из себя жертву? Нет, Лида. Ты сама виновата.

Слова резанули по живому. Словно шрамы, которые никогда не затянутся. Хотелось ответить. Закричать. Защититься. Но я только выдохнула.

– Спасибо за честность, Наталья Викторовна, – проговорила я, медленно прикрыв веки. – Мне теперь многое ясно.

Вернее, мне стало ясно всё.

– Бабушка, – вмешалась Алина, глядя в пол, но та уже разошлась.

– Нет, милая, пусть услышит! Она же думает, что вся такая идеальная. Только вот сын чуть не умер из-за того, что она пошла на принцип! А спросить его, почему он так поступил, она не удосужилась! Сразу пошла и всё разрушила!

Меня передернуло. Я подняла на нее взгляд.

– То есть я всё разрушила? Вот так? Я должна его выслушать, а кто выслушает меня?

– Не передергивай! – сжала губы Наталья Викторовна. – Кому нужно твое мнение? Я знаю одно. От нормальной жены муж не гуляет. Если гуляет, она виновата. Плохо старалась, недоглядела, недодала. Дочь вот тоже сказала, что ты их бросила! Вот и получай. Пожинай плоды, Лида!

Она била в меня точными ударами. Не жалея. А я стояла и глотала эти слова, чувствуя, как она безжалостно проезжает катком. Моя дочь незаметно кивала в такт словам бабушки. Будто хотела подтвердить, что согласна. И не видит, сколько сил я отдала семье.

Сколько я старалась ради них.

Никто этого не видит.

В их глазах только одна правда.

Я сама виновата.

Глава 16

Больше я ничего слушать не стала, не видела в этом никакого смысла. Развернулась на каблуках и молча пошла по коридору больницы, гордо чеканя шаг. Алина молчала, а вот свекровь звала меня, просила вернуться, даже требовала потом.

Но я уже не слушала.

Бегло спустилась по лестнице вниз, вышла на воздух и села в машину. Какое-то время сидела, пока не смогла настроиться, чтобы поехать вперед. Куда? Я сама не знала. Сначала просто колесила по городу, а потом всё-таки поехала домой. В конце концов, куда еще я могла поехать?

Домой вернулась уже за полночь. В голове не осталось ни одной мысли. Только что-то звенело в ушах, а под ребрами жгло, как будто там догорал костер, оставляя после себя пепелище. Слез не было, ничего не было. Я просто молча ходила по дому, как есть, в платье и туфлях, осматривала любимые вещички, перебирала.

И всё это в темноте, потому что я так и не осмелилась включить свет.

Мне жизненно важно было просто остаться наедине с собой.

Подумать.

В конце концов, я разделась, умылась и добралась до кухни, включила ночное освещение. Огляделась. Порой я любила здесь сидеть, читать книгу, вот даже домик классика лежал на подоконнике, ожидая, что я вернусь к обычному времяпрепровождению.

Я подошла, задумчиво погладила обложку, а потом налила себе воды из графина. Губы будто прилипли к стакану, мне показалось, что вода пахнет хлоркой. “Наверное, нужно заменить фильтр”, – пронеслась мысль в голове, но и в этом не было никакого смысла.

Казалось, что ничего больше не имеет смысла.

Воду я всё-таки допила до дна, поставила стакан на стол, а потом заметила, что на кухне скопилась грязная посуда. Я вымыла ее, убрала всё в шкафчики, просто чтобы занять руки, чтобы не думать.

Пошла в душ, где провела немало времени, потом легла в постель, но мысли не давали уснуть. Навалилась черная тоска. Непонимание. Неверие. Ощущение, что я не здесь, что это всё не со мной.

Что я снова вышла из своего тела и наблюдаю за собой со стороны.

Хотела бы сейчас позвонить сыну или хотя бы написать. Хотела бы услышать его голос, спросить его, как он. Услышать хотя бы звук его голоса и понять, что кто-то в этой семье, хотя бы один человек, не смотрит на меня с упреком, с обвинением, не желает мне зла.

Мне хотелось понять, насколько он вовлечен в тайну отца. Знает ли хоть что-то.

Но написать или позвонить я ему не могла, потому что было поздно, ночь на дворе, он в лагере, у них сейчас отбой.

Я открыла семейный чат, и сердце сжалось. Он писал туда совсем недавно, перед сном, писал как ни в чем не бывало, скидывал фото с речки, с вечернего костра, подписывал их в своем привычном бодром стиле.

“Смотрите, сколько раз я сделал блинчики”. Или же: “Угадайте, кто выиграл мафию”. Я невольно улыбнулась, поставила реакции на его сообщения. Там, в лагере, у сына кипела жизнь, там ярко светило солнце, дети смеялись. И там у моего мальчика всё было как будто бы по-прежнему.

От сердца немного отлегло, я успокоилась, легла с закрытыми глазами, прижала телефон к груди.

Егор ничего не знал ни о папе, ни о бабушке, ни о сестре, и он не знал о том, что его семья рассыпается, как карточный домик. Не знал о том, что я не в силах это остановить.

Как сказать ему? Какие слова подобрать? Как донести до него, что отец – предатель и вор, сестра – обманщица, а маму…

А маму ни во что не ставят, считают лишней и обвиняют во всех грехах.

Я не знала, что делать, не знала, как оградить своего мальчика от бед.

И от боли, которая сейчас полосовала мое сердце. Я лежала и думала обо всем произошедшем. Перед глазами вспышками вставали картины, слышались голоса, обидные слова, злые упреки. Жестокие взгляды жалили меня снова и снова.

А потом мне стало всё равно. Растерянность, злость, усталость – всё это на меня навалилось, слилось в один ком, и я уснула тяжелым сном без сновидений.

Спала я крепко, поэтому не слышала, как открылась дверь, не услышала, как щелкнул замок. Я провалилась в глубокий сон, в котором ничего не болело. Во сне не было тяжести, давящей на грудь.

Во сне не было предательства, лжи, не было разочарования.

Но что-то заставило меня распахнуть глаза. Щелчок выключателя или скрип по паркету, а может быть, тень, которая скользнула по полу. Я села, убрала прилипшие ко лбу волосы и наконец-то поняла.

Алексей вернулся.

За окном уже вовсю светило солнце, а муж стоял в дверях спальни, как ужас, летящий на крыльях ночи, и смотрел на меня. Выглядел он каким-то постаревшим, щеки были бледными, ввалившимися, но взгляд оставался прежним. Колол меня, оценивал, был полным недовольства.

– Спишь? – произнес он раздраженным и усталым голосом.

– А что мне ещё делать? – ответила я грубовато, поднялась с постели, натянула на плечи халат и встала напротив него, не сводя глаз.

– Ну, конечно! Какая нормальная жена будет спать, когда муж в больнице лежит?

Не стала у него спрашивать, почему он вернулся, как себя чувствует и куда делась дочь. Наверняка поехала к бабушке, куда и собиралась.

– Предлагаешь обсудить нормальных мужей и жен и их поведение? – спросила я, приподняв бровь, не желая пускаться с ним в новые споры.