- Можно я сфотографирую? Кое-кому покажу? Обещаю, что это для дела...
- Да, конечно.
Павел достал смартфон и сделал несколько снимков.
- Спасибо, Мария, ты мне очень помогла.
- Давай я еще тебя сфотографирую, а потом фото отправим Ане, согласна?
- Да.
- Можешь присесть вот здесь, возле подушки?
- Хорошо. Вот так?
- Да, спасибо, Мария! Ну, вот и все. Я обо всем сообщу медсестре. Она придет и будет проводить процедуры. Ты ее слушайся, а мы с тобой увидимся вечером, хорошо?
- Хорошо, договорились. Буду слушаться.
- Ну, пока!
На подгибающихся ногах, опираясь рукой на стену, он медленно побрел в кабинет заведующего, на ходу крикнув медсестре на посту.
- Юля, Ингу Петровну ко мне, срочно!
В голове шумело от подскочившего давления , молоточки в голове выбивали дробь. Павел поморщился, схватил бутылку с минералкой, жадно отпил.
- Павел Андреевич, Вы в порядке? - Инга вошла без стука. Знакомая со студенческих времен, она общалась с ним на равных.
- Инга, я нормально. Мне срочно нужно уйти. Сейчас. Девочку готовите на четвертое января. На операцию. Все, что положено, проведи: анализы, УЗИ там - сама знаешь. Он, морщась от боли, растирал грудь, расстегивал высокий ворот халата, словно было трудно дышать.
- Паш, может, лекарство? Плохо же!..
- Некогда, Инга, обойдётся. Всё, ты - за старшую! Меня нет. Буду после обеда.
30. Фотография
Павел выскочил с больницы, как ошпаренный. Добежав до стоянки, вспомнил, что еще вчера свой «Хендай» после обеда отдал на частное СТО, на очередное обслуживание. Побежал обратно, к центральному выходу. Вот-вот должен быть рейсовый автобус. Да где же он, черт бы его побрал!
- Девушка, девятый ещё не проходил?
- Нет, дубльгис показывает: минуты через две будет, - она доверительно потыкала пальчиком в смартфон и показала содержимое Павлу.
Эти две минуты показались Павлу самыми долгими, его так и подмывало броситься в бег, прямиком через дворы - до дома сестры. Кровь бурлила в нем, душила избытком адреналина до тошноты, мешала здраво мыслить. Уже в последний миг, когда он все-таки хотел отправиться своим ходом, из-за поворота вывернула девятая маршрутка.
Павел заскочил в автобус, и его тут же зажало с обеих сторон волной пассажиров. Он, кажется, тысячу лет не ездил в общественном транспорте. Кто, куда? Одни к выходу, другие к креслам, все толкаются, галдят. Духота была неимоверной, но еще больше Павел одуревал от шума. В голове была единственная мысль — скорее увидеть сестру! Она поймет! Она сразу увидит и поймёт! Он ведь не сошёл с ума! Он так боялся вновь ошибиться…
Автобус полз по заснеженным улицам. Черт бы побрал этих коммунальщиков! Всю ночь падал снег. Время к полудню, а дороги еще не очищены. Да что же так медленно!
Он попытался пробиться сквозь толпу к выходу, но его тут же вытолкнули обратно, еще и от какой-то толстой тетки выговор получил: «Гражданин, зайцем тут нечего ездить! С передней двери выходить надо и оплачивать проезд».
Триста метров от остановки до дома он бежал, сорвал пуговицы от пальто, пытаясь хоть немного сбить жар. И отдышаться.
Как преодолел все лестничные проемы до самого четвертого и не заметил. Позвонил. Ключ был, но трясущимися руками было бы, наверное, долго открывать.
- Оля! – в дверь он уже тарабанил кулаком.
- Да иду я иду, ты что ключи потерял? Паша! Пашка, что случилось?!
- Оля, где фотоальбом родителей? - он на ходу скинул пальто прямо на пол, кое-как освободился от ботинок.
- Там на стенке, справа, в коробке.
Павел уже лез на табурет, чтобы достать фанерный короб с альбомами из верхнего ящика совдеповской мебельной стенки. И, словно помня наизусть, где и какая фотография хранится, ровно через несколько секунд держал детский снимок Оли. Он дал ей карточку в руки.
- Оля, сколько тебе здесь?
- Пять или шесть. Это в садике ещё. Нас тогда Катерина Сергеевна фотографировала на свой старенький Зенит. Вот тут я на своей детсадовской кроватке, ещё после сна...
Павел уже не слушал, он трясущимися руками достал телефон. Взволнованный, не сразу смог снять блокировку и открыть галерею. Нашел последнее фото, где улыбалась сонная Маша, и приставил рядом с фотокарточкой. Оля вскрикнула.
- О Боже, о Боже мой, Паша! Одно лицо! Паша, да это же... Паша, откуда? Скажи, это то, о чем я думаю?
- Перелистни фото, пожалуйста, - уже осипшим голосом попросил брат.
Оля схватила смартфон, перелистнула на следующее фото и изумленно уставилась на родимое пятно на груди ребенка, возле подмышки. На детском тельце оно имело ровные края и выглядело как красивый рисунок в виде звездочки.
- Паша, твое родимое пятно... Пашка, она! Ты нашел её, господи, Паша!
Оля разрыдалась и бросилась целовать брата, а он, словно не чувствуя ног, стал оседать на пол, растирая болевшую грудь. Впервые в жизни ему стало плохо с сердцем.
31. Разговор с матерью
Мороз крепчал, окутывал березы серебристым инеем, заставлял солнце сильнее краснеть на закате, разгонял гуляк по домам.
Ане хотелось покататься на лыжах, стоявших в сараюшке , но, оказалось, крепление сломалось от старости. Значит быть прогулке пешей.
Студеный ветер щипал щеки, ярился на девушку в коротком пальто, а она медленно шла вдоль лесопосадки по проторенной снегоходом дорожке. Все лишь бы дома не сидеть. В который раз она замечала, что находиться здесь ей стало тяжело. Чувство, что она не оправдала надежд матери, давило, отравляло спокойные будни, вместо отдыха принося разочарование. Но сегодня мама превзошла саму себя. Конечно, она хочет для дочери счастья. Но…
Все началось с расспросов об Аниной жизни.
- Ну что ты, Нюш, приехала, сычом ходишь, молчишь, случилось чего? Расскажи матери-то хоть, как поживаешь?
- Нормально, мама, поживаю. На работу хожу. С работы - по магазинам, есть варю, глажу одежду, убираюсь дома. Иногда хожу в детский дом играть с детьми.
- Вот что ты мне врешь?! Я что же, не вижу, что извелась ты вся?.. Материнское сердце, думаешь, ничего не чувствует? - мать отвернулась, утирая скупые слезы.
- Мам, ну перестань, - Ане всегда было неловко от таких эмоциональных всплесков родительницы.
- Что перестать? Переживать за тебя, молиться о счастье твоем?
Аня молчала. Она не знала, что говорить матери, если все равно окажется, что она - непутёвая, от всех нос воротит, замуж не идет, внуков не рожает... Но на этот раз она удивила.
- Ань, что с девочкой твоей что-то случилось?! Заболела? Или приютили люди какие?
Это был неожиданно. Это стало ударом. Ниже пояса.
- Она на операцию должна лечь.
- Ой батюшки, что же это!
- Ничего страшного, мам! Там плановая операция, не критично - пока еще маленькая. У Манюни киста в животике. Удалят, чтобы не разраслась и не вредила. А потом будет день открытых дверей. Много семейных пар ожидается. Очень надеемся, что Манюню заметят и возьмут в семью.
- Кто надеется-то? Ты сама уж себе не ври! Другие, может, и надеются. А ты - на стенку от горя полезешь, как ее заберут!
- Мам!
- Ну что мам! Я что - слепая? Что ж я, не вижу, что ты к ней сердцем прикипела больше, чем к родной! И мыслями своими сама к ней родителей новых не пускаешь. Да и она, думаешь, хочет что ли, чтобы к чужим, когда ты к ней постоянно ходишь? Ань, дура ты, вот как есть - дура, не знаю в кого такая уродилась! Ты меня это, не перебивай, я ещё не окончила разговор! Мне уж жить годков мало осталось, от тебя внуков родных, видимо, не дождуся! Давай уж, что есть, из того исходить. Сереге от дома родительского ничего не надо, сама знаешь, у него и дом добрый, и бизнес идет, да и не приедет он из-за халупы в наш поселок с Питера. Так, оторванный ломоть - старший мой. А я что думаю? Я тут советовалась с юристкой с администрации. Тебе жилплощадь своя личная нужна! Я на тебя дом переделаю полностью. Так ещё раз документы на то, чтоб Машку приютить, подашь. Укажем и твой доход, и мою пенсию. Устроишься, тут вот на работу, в больницу, сестра-хозяйка требуется, скоадское все ихнее считать, постель там, ведра всякие, ну важеый человек в общем . Вот и работа рядом с жильем. И жилье твое. И пенсия моя в прибавок. И огород, и воздух чать свежей городского. И денег я подкопила на ремонт. Крышу перекроем чистеньким шифером, дом покрасим. Неужели не отдадут девочку, Ань?
