Марк был не особо падок на всякие пари и вызовы «на слабо», но сейчас его закусило. Может, этот её безапелляционный тон, может, желание всё же выяснить истину. Но он собрался в мгновение ока, и минут через пять они уже сидели в машине.

— Куда едем, — спросил он Зину, когда взревел двигатель.

Она назвала адрес. Марк его знал. Дорогое, но уютное место.

Усмехнулся, представив, как будет заглядывать с улицы в окно, пытаясь рассмотреть за столиком свою жену. Так бедные дети смотрят в окно на праздник в богатом доме, потому что внутрь их вряд ли пустят.

Но была ни была. Он вывернул руль, нажал на газ… и спустя полчаса именно так, как себе и представлял, стоял у окна.

В окнах ресторана горел мягкий, тёплый свет. Аня сидела за столиком у камина. Беккер сидел напротив. Марк с трудом её узнал в серебристом платье, облегающим, как вторая кожа, с новым цветом волос, с новым выражением лица. Но чёртова стоматолога узнал безошибочно.

Тот ещё возмужал, окреп, накачался. И выглядел ещё более внушительно, чем на фотографиях.

Засранец пил стероиды, что ли.

Марк до последнего надеялся, что Завьялова врёт. Он давно раскусил эту Анину «подругу», едва ли не с первой встречи — жадная, тщеславная, завистливая. Добра она его жене никогда не желала. Льстила. Лгала. Завидовала. Использовала.

А Марк никогда не был скандалистом, не любил прилюдного выяснения отношений. Ему бы уйти.

Но стоя на холодной улице, глядя, как они там у камина пьют вино, в нём что-то словно надломилось.

Обогнув вежливого метрдотеля, он уверенно прошёл внутрь.

— Марк?! — уставилась на него Аня.

— Ну кто бы сомневался, — развёл руками Терновский.

— Марк, это… — встала она из-за стола.

— Что? Не то, о чём я думаю? — усмехнулся Марк. — Значит, это из-за него ты решила развестись? Всё это просто потому, что ты хотела быть с ним?

— Нет, Марк, нет, — бросилась к нему Аня, но он отступил. Она остановилась.

Сердце бухало в груди, как кузнечный молот. Но больше ему нечего было сказать.

— Приятного вечера, — раскланялся он и стремительно вышел.

Расхаживая вдоль машины, Зина зябко куталась в тонкий мех шубы.

— К тебе или ко мне? — спросил Марк.

— Ко мне ближе, — ответила она недрогнувшим голосом, сухим, деловым.

Но он развернул машину к своему дому осознанно, намеренно желая его осквернить порочной связью, как другие освещают. Десакрализировать. Обезбожить. Развенчать.

А может, просто решил, что терять ему больше нечего. Раз Анна так разоделась на встречу с бывшим, если ли смысл ещё на что-то надеяться? Или пора перестать жить глупыми мечтами и начать брать от жизни всё по полной?

На максимум.

29

Они начали целоваться в лифте, снимать вещи от порога.

Марк между делом прямо из бутылки прихлёбывал виски, что они купили по дороге, Зина пила шампанское, тоже из горла.

А потом Марк её выебал.

И никакое другое слово, никакой толерантный эвфемизм и мягкий синоним не мог бы точнее обозначить действо, когда, поставив девушку на колени и намотав на руку её волосы, он осатанело засаживал стоящий колом член в её плоть, не желая ничего, кроме быстрой разрядки.

Ни к любви, ни к ласке, ни к близости это действо и близко не стояло.

Марку было всё равно, что она чувствует. Всё равно удобно ли ей, нравится ли. Он вообще не хотел думать о женщине, что бесстыже стонала, принимая его в себя. Он не хотел доставить ей удовольствие. Не хотел стать чем-то значимым в её жизни. Он не хотел даже получить удовольствие. Он хотел её просто выебать. Поставить крестик, зарубку, галочку. Засвидетельствовать факт.

Перейти черту.

Но физиология брала своё. И в какой-то момент Марк почувствовал сильнейшее возбуждение, в следующий — вожделенный спазм, а потом с благодарностью осознал, что ему, чёрт побери, нравится. Девушка или процесс, определить было сложно, как и отделить одно от другого. Возбуждённая мужская плоть ритмично двигалась в её теле, податливая женская плоть благодарно сжалась, сперма горячими толчками излилась в презерватив, и Марк вдруг почувствовал освобождение. Радость. Удовлетворение.

И пустоту, о которой так долго мечтал.

Пустоту в голове. Пустоту в теле. Лёгкость. Невесомость. Кайф.

— Ма-а-арк, — благодарно застонала Зина. — Мутный взгляд, испарина на коже, расслабленный блаженный вид — всё говорило о том, что ей хорошо.

Да и Марку грех было жаловаться. Он упал рядом, опустошённый, расслабленный, пьяный в стельку. Она обвила его потной рукой.

— Как же сильно я тебя хотела, — хрипло выдохнула Зина в его ухо.

— Как? — хохотнул Марк. Прикрыл глаза. Комната кружилась. Постель раскачивалась.

— Сильно, — повторила Зина. — С самой первой нашей встречи. Помнишь, на той вечеринке ты сначала подошёл ко мне. Но потом почему-то выбрал Аньку.

Марк не помнил. Помнил вечеринку. Помнил, что не хотел идти. Но из всех присутствовавших там девушек заметил только Анну. Заметил. Запомнил. Влюбился с первого взгляда.

Чёртово воспоминание ударило в грудь горячей волной, стало невыносимо жарко. Он откатился на край, на прохладные простыни из-под чужой горячей руки. И понял, что сейчас вырубится.

— Будешь уходить, захлопни за собой дверь, — сказал он.

И заснул.

Пробуждение было мучительным.

Сначала невыносимо заболела голова. Марк застонал и сжал виски.

А потом он вспомнил — и стало ещё хуже.

Вспомнил, что Аня теперь с Беккером. Её шикарное платье, её виноватый взгляд.

Вспомнил, как отодрал вчера Завьялову. На этой самой кровати.

Теперь стало ещё и тошно.

А потом он понял: что-то не так.

Запах. Чёрт побери, он словно чувствовал Анины духи. Или это всё ещё запах порошка?

И голос. Словно она что-то напевала. Как, бывало, и раньше напевала в кухне, когда готовила завтрак. Когда-то очень давно. Не в этой жизни.

Или всё это ему приснилось: развод, стоматолог, отличница.

Словно не было ни ссор, ни свидетельства о расторжении брака, ни опустошающего одиночества.

Она пела на кухне. Пахло кофе и свежими гренками.

Он сходит с ума?

Марк кое-как встал. Натянул штаны.

И побрёл на кухню.

— Аня?! — вытаращил он глаза.

30. Анна

Наверное, я должна была за ним побежать.

В туфлях по снегу, подобрав подол длинного платья.

Бежать, кричать:

— Марк! Подожди! Марк! Пожалуйста, остановись! Умоляю, выслушай!

Однажды я так уже бежала. Босиком. Под проливным дождём. Выкрикивая его имя.

Тогда он остановился.

Тогда он меня услышал.

Мы