В глаза бросаются сразу несколько прикрепленных фото, а потом — приписка: «Случайно увидела сегодня. Подумала, тебе будет интересно, как проводит свободное время твоя женщина».

На фотографиях за столиком явно в каком-то ресторане — Кристина и тот лохматый архитектор, из-за которого мы посрались в Опере.

Я смотрю на экран, и мир вокруг на несколько секунд замирает.

Звуки города исчезают. Остается только стук крови в ушах.

На фото Кристина смеется. Откинула голову назад, глаза сияют. Она выглядит легкой, настроенной на разговор. Счастливой и беззаботной. А вот такой взгляд, как у Бережного, я узнаю из тысячи. Так на просто подруг не смотрят. Тем более так не смотрят на бывших, к которым уже перегорело. Так смотрят на женщину, которую хотят.

Их руки на столе и хоть между ними достаточно много пространства, мне все равно кажется, что он вот-вот до нее дотронется прямо на чертовом снимке.

Я верчу телефон в пальцах, жонглирую им плавно, почти как профессиональный шулер — картами.

Вдох — выдох.

Секунду, две, три.

Переключаю внимание на высотки за окнами, даю притихшему мегаполису снова проснуться, заполнить раздражающую тишину внутри моей головы.

Чувствую себя хищником, на чью территорию зашел чужак.

Разглядываю фотографии, оцениваю позу Бережного, как держит руки, как подается вперед — слишком, явно оторвав жопу от стула. Как улыбается. Оцениваю все эти слишком очевидные признаки и мышцы слегка каменеют от желания стереть с его лица эту располагающую улыбку.

Желательно вместе с зубами.

Потому что на мою женщину вот так смотреть нельзя.

Я не больной поехавший идиот, который будет ревновать к каждому столбу — не представляю, что у таких мужиков в голове. Мы живем в мире, в котором женщины не сидят на цепи, имеют все права и одеваются порой так, что не оставляют простора воображению. Нормальный мужик при виде на такую красоту должен задаться всего одним вопросом: «Чье это и если она свободна — то почему до сих пор не моя?» Все остальное — это либо вариации на тему, либо нездоровая хуйня, за которую я бы лично кастрировал и отрывал ноги.

И, конечно, на чужую женщину рот разевать нельзя.

Ну или осознавать, насколько сильно ты при этом рискуешь стать денежным мешком для челюстно-лицевого хирурга (в лучшем случае).

У меня ноль вопросов к тому, что вокруг Кристины крутятся и будут крутиться мужики — она у меня слишком красива, чтобы не привлекать внимание.

Но смотреть на нее так как смотрит этот лохматый придурок — табу.

Вслед за этим осознанием, накатывает следующее…

Какого хуя, Сафина, ты лезешь?

Перечитываю ее сообщение еще раз, фиксируя издевательский тон и яд между букв, которого столько, что можно отравить колодец.

Вот он — раздражает.

Терпеть не могу направленные в мою сторону грязные манипуляции, тем более — женские, а здесь именно она, в полный рост. Как будто я безмозглый идиот и обязательно поведусь на тупую провокацию.

Выдыхаю, еще раз бросаю взгляд на часы, фиксирую разницу во времени.

Прикладываю телефон к уху, набирая ее номер.

Она отвечает не сразу, хотя между ее брошенной в меня красной тряпкой и моим звонком прошло ровно пять минут. Вот на хрена это, если я точно знаю, что она сидит там с лицом человека, думающего, что провернул аферу века.

— Вадим? — слышу в трубке взволнованный женский голос.

— Когда и где это было снято? — не здороваюсь, сразу к делу.

— Я… не уверена…

— Ты уверена. Когда и где?

Обычно я не разговариваю вот таким тоном с женщинами — он у меня припасен для «особых случаев», когда человека нужно поставить на место так, чтобы его ноги вошли в землю минимум по колено. Так что рваный вздох на том конце связи вполне ожидаем.

— В «Casa Italia», — бормочет Сафина, — сегодня вечером.

— Почему ты решила, что это может быть мне интересно?

Я бы предпочел поставить эту точку не по телефону, но справедливо опасаюсь, что личная встреча Сафиной доставит еще меньше удовольствия.

— Ты же сам видел… — продолжает говорить сбивчиво. — Ну… все же очевидно…

— Что именно тебе очевидно? Что моя невеста разговаривает и пьет кофе с другим живым существом? Или поразишь меня какими-то другими сногсшибательными выводами?

Откуда Лиза знает про Крис — это вопрос второй, но я так же фиксирую, что она определенно приложила усилия, чтобы добыть эту информацию. Что для меня лично тоже крайне нездоровая хуйня. Если мы разошлись — мы разошлись, не трогаем, не палим друг друга и не ебем мозги внезапными камбэками.

Причем со своей стороны я сделал все, чтобы наше расставание, как это принято сейчас говорить, прошло крайне экологично.

Даже улыбающаяся рожа Бережного злит меньше, чем попытка сделать из меня барана, не способного сложить два и два.

Пауза в динамике затягивается.

Сафина только тяжелее дышит и всхлипывает.

— Ты не заслуживаешь, чтобы с тобой… вот так… — пытается сместить фокус моего вопроса, перевести стрелки.

— Вот так — это как, Лиза? Что конкретно происходит на этом фото, что ты нацепила на себя доспехи святой мстительницы?

Меня сложно сдвинуть с траектории, если я наметил цель.

Уж точно не топорными манипуляциями.

— Я бы никогда так… с тобой… не…

— Я задал вопрос, — перебиваю.

Такую хуйню нужно пресекать на корню.

Жестко.

Чтобы, блять, дошло, что Авдеевы в своей семье разберутся сами.

— На твое месте я бы задумалась, чей это ребенок, — выпаливает она на нервах.

— Ты намекаешь что я — идиот?

— Я? Нет, я совсем не то…

— Именно то, — снова перебиваю. — Как ты себе это представляла? Что вот сейчас ты сбросишь мне тупые фотки — и я сразу прибегу к тебе? А почему вдруг к тебе, а не к новой бабе? Из чувства глубокой признательности, что открыла мне глаза? А тебе оно надо, чтобы мужик был с тобой только из-за угрызений совести?

— Все! Совсем! Не так! — орет Сафина.

Я морщусь, но щелкаю языком, заставляя ее притихнуть.

— Послушай меня сейчас внимательно, потому что это будет наш с тобой последний разговор. Я без пяти минут женатый человек, я люблю свою будущую жену, у нас общий ребенок и меня в ней абсолютно все устраивает. И если ты еще хоть раз, не важно по какому поводу, снова попытаешься сунуть нос в наши отношения — таким деликатным и понимающим как сегодня я не буду.

— Я люблю тебя! — выпаливает она в какой-то отчаянной попытке удержать призрак прошлого, но я