Ирка знала, что на этот вопрос нет ответа. И даже если есть, что от него проку.

Иногда, когда всё настолько запутывается, что концов не найти, не нужно пытаться развязать узел — нужно просто разрубить. Как разрубил Петька…

— Ты не передумала? Может, поедешь с нами? — спросил Вадим, когда мама поставила перед ним кружку с чаем, масло, мёд, сгущёнку и вышла унести пульт и договор.

— Я сегодня уезжаю, — покачала головой Ирка. — Во Владивосток.

— Вряд ли тебе расскажут там что-то новое, — вздохнул он.

— И всё же я рискну.

Ирка обернулась на звук.

Громыхая коробкой, куда складывал только ему понятные вещи, в кухню ворвался Андрей.

— Мама, а можно мне…

— Можно тебе, что? — не расслышала Ирка.

Но он уже сам залез в ящик кухонного стола и что-то искал там среди пробок, старых тупых ножей и пластиковых крышек.

— Риша сказала, мы будем делать бомбочки для ванны, — наконец нашёл Андрей, что искал. — Я возьму? — показал силиконовые формочки для льда.

— Конечно, мой зайчик, — кивнула Ирка. И улыбнулась. Риша! Ирку-младшую он звал Риша. То есть отец назвал её Ириша, но Андрей услышал Риша, так и запомнил. Так и прижилось. — Ох уж эта Риша, — покачала она головой, когда Андрей убежал.

— Жаль, что ты не едешь, — допил свой чай Вадим.

Ирка не ожидала, что он резко встанет, когда сама начала подниматься.

Что они нелепо столкнутся у обеденного стола.

Но она на него налетела, он её подхватил.

И пользуясь тем, что остались одни, не отпустил.

— Это необязательно, — сказал Вадим. — Убеждать всех, что ты его любишь.

Ирка усмехнулась.

— Так бы ты держал меня восемь лет назад, — упёрлась она подбородком в его плечо и оставила его замечание без ответа. — Прости, я вчера наговорила лишнего. Ты ни в чём не виноват, Вадим, — погладила она его по спине. — Я была не в себе.

— Все мы вчера были не в себе. Но клянусь, я бы хотел, чтобы он был жив.

— Мы бы все этого хотели, — выскользнула из его рук Ирка.

Чёрт бы тебя побрал, Вадим! Она так долго и так отчаянно себя убеждала, что в её жизни был только один мужчина — Пётр Северов. Один. Всегда. Просто она упустила момент, когда совершенно безрассудно влюбилась в собственного мужа, потому что всегда его любила. Просто любовь к Вадиму однажды стала не больше, чем автоматическим чувством. Просто всё остальное был долгий и извилистый путь, которым она шла к Петьке.

Так долго и отчаянно, что убедила.

Её номером один всегда был Петька — и точка. И нечего тут обсуждать.

Да, иногда она сбивалась с пути, тщетно пытаясь вырваться из замкнутого круга, по которому бегала, как цирковая лошадь. Иногда бросалась из огня да в полымя, как вчера, когда хотела переспать с отцом Вадима. Махала юбкой, как Эсмеральда, которую любили и священник, и горбун, и красавец.

Но потом Вадим наклонялся к её лицу, касаясь дыханием, или нечаянно прижимал к себе, как сейчас, и всё теряло смысл. Тускнело, меркло, казалось ненастоящим. Хотелось обо всём забыть и остаться. В его руках. Навсегда.

Хуже всего, что он чувствовал то же самое. Только был честнее. Не метался. Не сомневался. Не врал ни другим, ни самому себе.

«Мне жаль», — сказал он ей и семь лет спустя, что на их тайном языке значило «люблю тебя».

И ещё через год, когда развёлся с женой, повторил также уверенно:

— Потому что я люблю тебя, Ир. И лучше буду один, чем с женщиной, которая заслуживает лучшей участи, чем я. Пусть она будет с тем, кто оценит её по достоинству. Я потерян для неё. Я потерян для всех. Я — твой.

Что-то не понравилось Ирке тогда в его словах. Что-то настолько неуловимое, что она даже не смогла определить что. Может, мрачная решимость, с которой он это сказал. Может, непреклонный взгляд. Лицо — волевое, решительное. А может, просто бездушная заученность фраз, чёртов пафос.

Ирка не поняла, но почувствовала. И запомнила.

Чёрт, ну почему она не родилась мужиком? Почему всё время становилась предметом чьего-нибудь вожделения? И всё время ей приходилось или отбиваться, или быть отвоёванной.

За неё сражаются, как за кусок мяса — и победитель получает всё, а остальные кружат акулами у плота, с которого ей никуда не деться.

— Прости, что не могу ответить тебе взаимностью, — ответила ему тогда Ирка.

С тех пор как вышла замуж за Петьку, она всегда так отвечала Вадиму.

И сейчас открыла посудомоечную машину, лишь бы на него не смотреть и чуть слышно повторила:

— Я люблю Петьку.

Я. Люблю. Петьку.

— Я помою, — забрала у Вадима из рук кружку мама, что снова вернулась на кухню.

Вадим поблагодарил, похвалил блины и вышел.

— Петькина бабка передавала привет, — гремела Ирка посудой, разбирая посудомойку. — Я к ней вчера вечером заезжала.

— Как она? — мыла кружки мама.

— Плохо. Но держится.

— Может, нам её забрать? Что она там всё одна да одна.

— Она не одна, она с Нюськой. И сама знаешь, она людей не любит, а детей особенно.

— Да, она та ещё ведьма, — усмехнулась мама.

Ирка засмеялась.

— Ведьмой она зовёт меня. Ладно, пошла я собираться, да надо ещё сегодня съездить в одно место. — Ирка уже вышла, но потом вернулась. — Нет, — шёпотом сказала она. — Это было бы совершенно аморально и безнравственно — закрутить роман с Борисом Викторовичем, ведь он дед Андрея, хотя вряд ли меня бы это остановило, но просто нет.

Я люблю Петьку.

Глава 14

— Хочешь, я поеду с тобой во Владивосток? — спросил Вадим, когда Ирка при полном параде вышла из дома.

Он загружал в багажник детский велосипед и прочие вещи, что решил взять с собой Андрей.

— Нет, — покачала головой Ирка. — Я сама.

Вадим понимающе кивнул.

— Ну давай хоть подвезу. Всё равно едем через весь город.

Ирка подумала