— Вот, точно, — подхватывает Елена Павловна. — Не похож он на человека, который словами просто так словами разбрасывается. И чувствами — тоже. Если решился на такой шаг, значит, подумал и все взвесил. И вряд ли за один вечер все перечеркнул.

— Я как-то своему Грише на ногу топор уронила, — с лицом «а че такого?» рассказывает Галина Петровна. От такого поворота событий даже моя истерика присаживается рядом, послушать. — Ну, так получилось, не специально. Тоже руками махал и орал, что все, развод, жизни ему со мной точно не будет. А потом еще и прощения просил.

— А нога… как? — рискую спросить я.

— Да что ей будет — тупой ж стороной упало.

Мы с Еленой Петровой переглядываемся — и мой рот, минуту назад издающий вопли раненого лося, начинает кривиться в улыбке, а еще через секунду — в громком смехе.

Как будто решив, что тактика сработала, они обе начинают делиться житейскими историями, и на какое-то время меня переключает — становится легче, становится спокойнее.

И в конце концов, на месте выжженной признанием Вадима пустыни, появляется маленький хрупкий росток надежды.

Они ведь… правы.

Это не конец. Это не может быть концом.

Это никогда не будет концом, пока я не опускаю руки.

Но в целом — надо браться за ум, Крис.

Кряхтение Марика в динамике видеоняни заставляет меня подскочить и на всех парах броситься к нему. Очень хочется прижать к себе своего маленького Авдеева и сказать ему, какая дурында его мама. Но когда захожу в детскую — он как ни в чем не бывало спит, раскинув ручки, как маленькая морская звезда.

Поправляю ему одеяльце и усаживаюсь рядом с кроваткой у в удобное кресло.

Смотрю на его безмятежное личико, на длинные, загнутые реснички и пухлые губки, до одури похожие на губы его отца.

Не смей сдаваться, Крис, слышишь? Просто не вздумай опускать руки.

Я люблю свое Грёбаное Величество — просто люблю и все. Никто не заменит его в моем сердце. А любить этого жесткого невыносимого мужчину — задача с двумя звездочками и припиской «задолбешся решать» как раз для таких отчаянных, как я.

Но он тоже любит меня. Он сам это сказал! Значит — еще не все потеряно.

Я никому его не отдам. Ни Лизе, ни блондинкам, ни брюнеткам.

Ни его гордости. Ни моей импульсивности.

В конце-концов, я — Таранова, придумаю что-нибудь.

Глава тридцатая: Барби

Я влетаю в квартиру, как небольшой ураган, сбрасывая на ходу кроссовки и стягивая влажную от пота шапку. Щеки горят после вечерней пробежки, а в легких еще немного жжется от все еще прохладного апрельского воздуха, хотя он уже насквозь пропитан весной.

Сегодня у меня была тренировка по тайскому боксу, после которой мне оказалось мало и я решила «накрутить» на свой внутренний спидометр еще несколько кэмэ. Но там где пара — там и все пять, так что в дом я захожу с приятной усталостью в мышцах и приятной, правильной пустотой в голове.

— Я дома! — кричу, направляясь в ванную, потому что одежда и волосы липнут к телу.

— Ужинать будете, Кристина Сергеевна? — раздается из кухни ее спокойный голос. — Галина Петровна оставила горбушу и салат как вы любите.

— Обязательно! Через десять минут!

Быстро принимаю душ, смывая с себя остатки дня — напряжение, усталость, мысли о работе. Дела с магазином идут настолько хорошо, что — как бы смешно это не звучало — мы с Олей начинаем сомневаться, вывезет ли его площадь все наши грандиозные замыслы. И это буквально всего через четыре месяца после открытия. Бывают дни, когда я так глубоко погружаюсь в эти приятные хлопоты, что даже дома приходится буквально силой тащить себя за волосы из бесконечных стратегий, планирования и новых интересных ивентов. Поэтому я завела первое нерушимое правило — дома никакой работы. Точка.

Я переодеваюсь в мягкие домашние брюки и уютный свитер, и вприпрыжку бегу на кухню, потому что ароматы оттуда как всегда просто ошеломительные.

Сто уже накрыт, но первым делом тянусь к моему маленькому Морковному Принцу — пару недель он самостоятельно сел в своих пять с небольшим месяцев, а теперь уже уверенно сидит в детском стульчике и встречает меня широкой улыбкой, смехом и тянущимися навстречу ручками.

Мое сердце моментально тает, превращается в густой ванильный сироп.

Я беру его на руки, целую в пухлую щечку и он встречает эту нежность взрывом радости.

Пока Елена Павловна готовит его ужин — Марик уже распробовал пюре с перетертым брокколи и фруктовые кашки — я без остановки трещу ему, как соскучилась. В основном стараюсь не оставлять его больше чем на полдня, но иногда — как сегодня — домой получается залететь только чтобы переодеться.

Еще и выходные впереди — Вадим, как обычно, заберет его до воскресенья.

Мы ужинаем втроем — я, аппетитно жующий Марик и Елена Павловна. В квартире тихо, пахнет уже не так, как раньше, а моим домом, и на мгновение даже кажется, что все хорошо.

Что жизнь — простая и понятная штука.

Но потом мой взгляд падает пиликнувший телефон, и иллюзия рушится.

Авдеев: Проблемы с погодой, задержусь. Буду только завтра к обеду. Заберу Марка вечером, около шести.

Я несколько раз перечитываю сухие деловые строчки и внутри все сжимается.

Между нами все вежливо и корректно, как на приеме у английской королевы.

Ни намека на то, что было. Ни слова о тех признаниях, которые прозвучали месяц назад у Оперного.

Иногда мне хочется плюнуть на свое решение быть спокойнее, и выпытать у него, действительно ли он просто все забыл.

Но на помощь приходят сказанные Галиной Петровной слова — вода камень точит.

Нам обоим эта тишина только на пользу. По крайней мере, я очень хочу в это верить, хотя, если быть честной до конца, у меня просто нет другого выхода.

Ответ я набираю через десять минут, когда тарелка Марика пустеет и он получает свою заслуженную порцию фруктового пюре — не знаю, будет ли он в папу физическими данными (очень надеюсь, что ДА!), но уже сейчас аппетит у него богатырский.

Пишу Вадиму: «Хорошо, не проблема».

Несколько минут медлю и отправляю вдогонку: «Могу привезу его к тебе завтра к полудню? Чтобы не катался туда-сюда после перелета»

Я не предлагаю ему ничего