Она, конечно, могла быть и сама виновницей своего положения, но я лишь усугублял его.

Смогу ли я когда-нибудь жить своей жизнью? Не так, как Гас… Он выстроил такие границы, которые никому было не под силу сломать: от героиновой зависимости нет полного излечения. Но смогу ли я создать границы, которые не уничтожат меня самого?

У меня есть характер и ресурсы, чтобы выразить и защитить мою индивидуальность. Но она настолько скрыта ожиданиями от меня других людей и агрессией, что я сам боюсь того момента, когда она вырвется наружу. Страх — часть меня. Мне нужно перестать бояться, выпустить агрессию в последний раз и научиться принимать себя.

Мне нужно определить новые границы дозволенного и запрещённого, показать, как со мной можно обращаться другим, а как нельзя. Я не должен быть жертвой обстоятельств. Это странные мысли для мужчины 34 лет от роду, но лучше поздно, чем никогда.

Я должен вернуть себе себя, стать творцом своей жизни.

Телефон зазвонил как раз, когда мысль оформилась.

— Босс, я нашёл Йорика. Он засел в высотке на Морском бульваре. Это не наш район, и если мы с ребятами туда нагрянем и вскроем дверь, а вскрывать придётся, то кто-нибудь нам это предъявит.

— Жди меня там, я сам приеду. И ещё, Ахмет, узнай, когда прилетела Амина и что делала после аэропорта. Когда сел самолёт, когда она прошла таможенный контроль, когда вышла из аэропорта, куда поехала. В общем, восстанови хронологию по минутам.

— Сделаю, босс.

Надеюсь, Вика успела позавтракать. Когда я начал называть её мысленно по имени?

Глава 9

Зазеркалье

Дружбу не планируют, про любовь не кричат, правду не доказывают

Фридрих Ницше

Тахир вытащил меня прямо из-за стола, когда я допивала кофе, и, не спрашивая моего согласия, велел следовать за ним. Я была растеряна, расстроена, напугана и плохо соображала, особенно когда этот мужчина оказывался рядом. Его физическую силу я уже успела испытать на собственной шее, где теперь красовались уродливые синяки. Любое насилие выглядит отвратительно, и нет ему оправдания.

Только когда мы оказались на улице, я вспомнила, что босиком, и остановилась на холодной плитке крыльца, переминаясь с ноги на ногу, но он лишь бросил безразличный взгляд на мои ноги и ничего не сказал, садясь в машину, стоящую у самого входа. Я решила, что сейчас не время проявлять характер, может быть, туфли мне совсем и не пригодятся — закопать в ближайшем лесочке ведь можно и без обуви.

Машина плавно тронулась, а я наконец решилась спросить:

— Я могу сообщить родителям, что я пока жива?

Я сама удивилась, насколько тихим был мой голос, с жалобными интонациями. Я никогда раньше никого не умоляла, но на самом деле, я просто никогда не оказывалась в ситуации, когда от моих просьб зависит жизнь. И сейчас это даже не казалось унизительным: это нужно для выживания.

— Твои родители знают, что ты жива. Пока, — он сделал акцент.

— Но они наверняка беспокоятся обо мне.

— Наверняка. Им сказали, что ты свидетельница по делу об убийстве и находишься в следственном изоляторе на всякий случай.

— Почти правда…

Сбоку от меня раздался невесёлый смешок.

— Это «почти» в первой части фразы или во второй?

Я промолчала, а он нажал на какую-то кнопку, и между нами и водителем поднялось стекло.

— Ну, теперь рассказывай по порядку.

— С чего начать?

— С начала.

— Меня зовут Виктория Лазарева, я родилась 9-го февраля в 1-м роддоме города Новороссийска. Мне 22 года. Я студентка Медицинского института имени Сеченова по специальности «Педиатрическое дело». Я успешно сдала сессию и 3 дня назад приехала на каникулы к родителям. Вчера мы с подружками поехали в ночной клуб. Я, к сожалению, не знала, что в «Притон», давно здесь не была, поэтому не представляла, чтó это за место.

— И что же это за место? — Он откровенно усмехался.

— Притон для наркоманов.

— И что же ты, прилежная студентка мединститута, там делала?

— А ничего не успела сделать: только прошлась до туалета, чтобы вымыть руки и лицо, а потом заблудилась и свернула не в тот коридор.

Тут я замолчала, потому что запáл прошёл, и о дальнейших событиях рассказывать было уже не так просто.

— Заблудилась, значит?

— Да.

— Что было в коридоре?

Дальше слова давались с трудом, и я говорила, делая паузы:

— Там был ваш брат. Сказал, что заплатит и просил его не убивать, повторил это дважды. Потом были выстрелы. И только потом я увидела убийцу в чёрном спортивном костюме с капюшоном, надвинутым на всё лицо. Он нацелился на меня, но передумал и ушёл куда-то в другую сторону по коридору. Ваш брат истекал кровью, я пыталась остановить её, но это было бесполезно вне операционной. Нужна срочная операция и переливание…

Я отвернулась к окну, но ничего не видела, кроме того, что уже намертво засело в моей памяти. Слёзы застилали глаза. Я умолчала об эпизоде в зале, когда Гассан назвал меня по имени. Если Тахир об этом знал, то теперь у него было основание думать, будто я вру. Умалчивание есть самая настоящая ложь в данном случае. Он молчал, и это казалось страшнее, чем когда он действовал. Я ощущала, что он внимательно смотрел на меня, но ничего не говорил. Я скорее почувствовала, чем увидела, что стекло между нами и водителем опустилось.

— Ринат, надо заехать в «Плаза».

«Плаза» оказался магазин на центральной улице. Тахир вышел первым и открыл передо мной дверь. Я немного помедлила и тоже вылезла. В магазине нас сразу же приветливо встретила лощёная женщина.

— Оденьте Золушку, пожалуйста.

— На какой случай?

— На повседневный, что можно носить сейчас, и на смену: бельё, конечно, и обувь. И ещё обязательно найдите чёрное закрытое платье и чёрные туфли под него.

Ледяной ужас проник в самое сердце и впился в него острыми когтями. Женщина оглядела меня с головы до пят, остановившись на моих босых ногах, но виду не подала. Было очень неприятно